Она захихикала, сунула руки в глубокие карманы своего жакета и забарабанила каблуками по полу.
— Но зачем вам было возвращаться? — спросил я. — К чему такой риск среди бела дня, поздним утром?
— Так вы, значит, думаете, что это я застрелила Криса Лейвери? — спокойно спросила она.
— Я не думаю. Я знаю.
— Почему я вернулась? Вы это хотите знать?
— Хотя это не так уж и важно, — сказал я.
Она засмеялась. Это был холодный и резкий смех.
— У него были все мои деньги, — сказала она. — Он выпотрошил мой кошелек. Выгреб последнюю мелочь. Вот почему я вернулась. Риска не было никакого. Я знала его образ жизни. Вернуться было даже безопаснее. Например, чтобы внести в дом молоко и газету. В таких ситуациях люди теряют голову. Я — нет. И зачем, с какой стати? Гораздо безопаснее и вернее не терять ее.
— Понимаю, — сказал я. — Тогда, конечно же, вы застрелили его предыдущим вечером. Мне бы следовало подумать об этом, хотя это и не играет роли. Он как раз брился. Но мужчины с темной щетиной и галантные любовники иногда бреются на ночь, не так ли?
— Говорят, бывает и такое, — сказала она чуть ли не весело. — Ну и что же вы собираетесь теперь делать?
— Вы самая хладнокровная маленькая сука, какая мне попадалась, — сказал я. — Что я собираюсь делать? Естественно, отдать вас в руки полиции. Для меня это будет просто удовольствием.
— Не думаю. — Она скандировала свои слова, чуть ли не напевала их. — Вы были удивлены, что я отдала вам разряженный пистолет. А почему бы и нет? У меня был еще один в сумке. Вроде вот этого.
Она вынула из кармана жакета правую руку и направила пистолет на меня.
Я ухмыльнулся. Возможно, это была не самая искренняя ухмылка на свете, но это была ухмылка.
— Ох, до чего же я не люблю эту сцену, — сказал я. — Детектив лицом к лицу с убийцей. Убийца извлекает пистолет и направляет роковое оружие на детектива. После чего убийце полагается поведать детективу всю зловещую историю, с тем чтобы пристрелить его под занавес. В результате он теряет массу драгоценного времени, даже если под конец он действительно пристрелит детектива. Однако убийце это никогда не удается, обязательно что-нибудь да случается. Видно, боги тоже не любят эту сцену и с удовольствием ее срывают.
— Но на этот раз, — негромко сказала она, поднявшись и беззвучно приближаясь ко мне по ковру, — допустим, что мы сыграем ее немножко по-другому. Допустим, я ничего вам не поведаю, и ничего не случится, и я все-таки пристрелю вас?
— Все равно, не нравится мне эта сцена, — сказал я.
— Что-то я не вижу, чтобы вы боялись, — сказала она и медленно облизнула губы, осторожно приближаясь ко мне, очень мягко ступая по ковру.
— А я и не боюсь, — соврал я. — Сейчас слишком поздняя ночь, слишком тихо, окно открыто, а пистолет — штука громкая. У вас будет слишком мало времени, чтобы добраться до улицы, к тому же вы не в ладах с огнестрельным оружием. Скорее всего, вы не попадете в меня. Стреляя в Лейвери, вы промахнулись трижды.
— Встаньте, — сказала она.
Я встал.
— Я буду стрелять так близко, что не промахнусь, — сказала она и уткнула мне пистолет в грудь. — Скажем, с такого расстояния. Теперь-то я уж никак не промахнусь, верно? А теперь ведите себя спокойно. Подымите руки на уровень плеч и стойте неподвижно. Если вы чуть-чуть шелохнетесь, я спускаю курок.
Я поднял руки на уровень плеч. Я смотрел на пистолет, язык у меня стал, как ватный. Но я все еще мог им работать.
Ощупав меня левой рукой, она не нашла у меня оружия и опустила руку. Прикусив тубу, она разглядывала меня. Пистолет был плотно прижат к моей груди.
— Теперь, пожалуйста, повернитесь кругом, — сказала она вежливо, как портной на примерке.
— Во всех ваших действиях обязательно есть недоработка, — сказал я. — И с оружием вы явно не в ладах. Вы слишком близко подошли ко мне и еще — вы уж меня извините — эта старая история с предохранителем, вечно его забывают снять. Вот и вы тоже забыли.
Тогда, не отводя от меня глаз, она попыталась одновременно совершить два действия: сделать длинный шаг назад и нащупать большим пальцем предохранитель. Два очень простых действия, требующих не больше секунды. Но ей не нравилось, что я говорю ей об этом. Ей не нравилось, что мои мысли доминируют над ее мыслями. И это замешательство выбивало ее из седла.
