Первому стало плохо сразу. Он долго отпирался, врал. Пока добрались до истины, прошли часы. Его отправили в больницу, но зная, что на очереди еще трое. Второму стало плохо вечером, третьему — ночью.
Отравитель поневоле, маленький, щуплый, с неестественно белым лицом и красными, словно вывороченными, губами, издыхает:
Я очень расстроился, когда узнал… Перепугался. Ведь я выпил больше. Но врач сказал, что я буду жить.
— У тебя есть родители?
— Никого нет.
— А у него — были?
— Есть…
Он рассказывает мне про детдом, про то, как воровал, как завидовал тем, у кого все есть, как маялся в каникулы. А потом — про тяжелые порядки в колонии, про трудности в отряде и, наконец, про то, что мне уже известно: как совсем недавно он уговорил двоих ребят ударить его заточкой в живот и сам показал место.
— Зачем?
— В больницу хотел.
Те ребята "мотают срок" уже в другой колонии, длинный срок.
Меня ни на минуту не покидало чувство, что собеседник мой явно страдает психическим отклонением. Как выяснилось из разговора в санчасти, довольно большой процент воспитанников — умственно отсталые подростки, психопаты, дебилы. В колонии есть ставка психолога, а психиатра, увы, нет. Отряд дебилов? Да. Но кто придумал помещать их вместе со здоровыми? Ведь им и режим другой нужен, и лечение. Этого нет.
В мастерских заканчивала работу вторая смена. Готовые динамики и довольно унылого вида светильники ложились на стол контролера ОТК. Лица склонившихся над столами ребят — хмурые, безучастные. По всему видно — работа не в радость. Вряд ли кого исправит труд, лишенный мало-мальского интереса и хоть какого-то творческого начала. У многих воспитанников колонии хорошие руки. Надо дать этим рукам настоящее дело, нужную профессию. Хотя… Если даже обычная школа не слишком озабочена поиском интересных профессий в УПК, то что говорить о колонии? Здесь, может быть, и рады бы найти что-то иное, кроме всем надоевших динамиков и светильников, но промышленность не спешит простирать объятия.
…Они идут строем, громко чеканя шаг. На вечерней поверке их пересчитают по головам. Прозвучит команда на отбой. И мальчишки, отгороженные от нас бетонным забором, зачеркнут еще один день в своих календарях.
"ДиП” и впредь будет уделять пристальное внимание проблемам несовершеннолетних, в том числе детской преступности. Редакция считает, что требуется, в частности, безотлагательно пересмотреть соответствующие статьи Уголовного кодекса. Гуманизм подлинно социалистического общества должен, прежде всего, проявляться в отношении к детям и подросткам. Каждый из нас обязан осознать свою ответственность за горе и страдания сотен тысяч сирот, обездоленных, больных, несправедливо осужденных. Слова о единственном привилегированном классе в нашем государстве надо из мифа превратить в реальность.
Мы намерены открыть свой специальный счет для оказания помощи, по согласованию с Детским фондом СССР, конкретному детскому дому и колонии для несовершеннолетних.
РЕФЕРЕНДУМ
Никита Хрущев
ПОСЛЕДНИЕ ДНИ И.В. СТАЛИНА
Воспоминания Н С. Хрущева известны читателям всего мира по книге "Хрущев вспоминает", которая была выпущена в США в 1970 году издательством "Литтл Браун энд компани" и в дальнейшем переведена на 16 языков.
"ДиП" предлагает вниманию читателя небольшой отрывок из мемуаров Н.С. Хрущева, предоставленный редакции его сыном С.Н. Хрущевым. По его просьбе мы сохранили особенности стиля оригинала.
В феврале 1953 года Сталин заболел…
Как-то в субботу от Сталина позвонили и сказали, что он приедет в Кремль, и просили прийти. Бюро Президиума ЦК тогда не заседало, и он пригласил персонально меня, Маленкова, Берию и Булганина. Приехали.
Он сказал:
— Давайте кино посмотрим.
Посмотрели кино какое-то, потом Сталин говорит:
— Поедемте покушаем на Ближнюю дачу.
Приехали к Сталину, поужинали. Ужин затянулся. Сталин это называл обедом. Мы кончили обедать, наверное, в пять или шесть часов утра, как бывало не раз. Сталин был в очень хорошем расположении духа, и ничего не предвещало каких-либо неожиданностей.
Я помню, когда мы вышли в вестибюль, Сталин как обычно пошел проводить нас. Он много шутил, вроде даже пальцем или кулаком ткнул меня в живот, назвал Микитой. Когда он был в таком настроении, он всегда называл меня по-украински — Микита. Уехали мы тоже в хорошем настроении, потому что за обедом ничего не случилось; не всегда обеды кончались хорошо.
