Сделать все, как полагается. Эбер присел на лодку, разулся, снял носки и пижамные штаны, усадил мальчика на лодку, встал перед ним на колени, стащил сапоги. Начал легонько поколачивать по заледеневшим штанинам и вскоре частично высвободил одну ногу мальчика. Ага, раздеваем ребенка догола на двенадцатиградусном морозе. А если так вообще нельзя? Вдруг он совсем его заморозит? Как знать. Ничего-то он не знает. В отчаянии еще несколько раз стукнул по джинсам. Мальчик вылез из них сам.
Эбер надел на него свои пижамные штаны, и носки, и сапоги тоже.
Мальчик стоял в одежде Эбера, покачиваясь, с закрытыми глазами.
— А теперь пойдем, хорошо? — сказал Эбер.
Ноль реакции.
Эбер ободряюще шлепнул мальчика по плечу. Как по мячу, по неодушевленному мячу.
— Сейчас отведем тебя домой, — сказал он. — Ты где живешь — идти далеко?
Ноль реакции.
Он шлепнул посильнее.
Мальчик озадаченно разинул рот.
Шлеп.
Мальчик тронулся с места.
Шлеп-шлеп.
Наконец-то зашевелился.
Эбер гнал мальчика перед собой. Как ковбой — корову. Поначалу мальчиком руководил, видимо, страх перед шлепками, но затем включилась здоровая паника, и он бросился бежать. Эбер больше не мог за ним угнаться.
Мальчик уже у скамейки. У начала лесной тропы.
Молодец, давай беги домой.
Мальчик исчез в лесу.
Эбер опомнился.
Ух ты. Вот это да.
Раньше он не знал, что такое настоящий холод. Что такое настоящая усталость.
Он стоял в одних трусах на снегу около перевернутой лодки.
Доковылял до лодки, сел в сугроб.
Робин бежал.
Мимо скамейки, на тропу, в лес, старой привычной дорогой.
Что за фигня? Что за фигня вдруг случилась? Он, что, свалился в пруд? И джинсы затвердели от мороза? Джинсы больше не синие. Стали белые. Он покосился на свои ноги, проверил: и теперь белые?
На нем пижамные штаны, заправленные в какие-то гигантоидные сапоги. Ну прямо клоун.
Кажется, он только что плакал?
— А я считаю, плач — здоровая реакция, — сказала Сюзанна. — Она означает, что ты не подавляешь свои эмоции.
Фу. Он это перерос, какая глупость — мысленные беседы с девчонкой, которая в жизни называет тебя «Роджер».
Блин.
Силы на исходе.
Вот пенек.
Он сел. Отдохнуть приятно. Ему не отрежут ноги. Они ведь вообще не болят. Он их вообще не чувствует. Он не умрет. Рановато еще, смерть не входит в его планы. Чтобы отдохнуть оптимальнее, он прилег. Небо синее. Сосны качаются. Не все в одинаковом ритме. Он приподнял одну руку в перчатке и понаблюдал, как она дрожит.
Можно закрыть глаза, ничего, скоро открою. Иногда наступает жизненный момент, когда хочется уйти. Чтоб все поняли. Тогда все поймут, что дразниться нехорошо. Иногда его так задразнивали, что школьные дни были маловыносительны. Иногда становилось почти невмоготу, и он думал, что не переживет еще одной большой перемены, когда кротко забиваешься в угол спортзала, к сломанным брусьям, и сидишь там на скатанном мате. Его никто не заставлял сидеть в углу. Он сам выбрал это место. В любом другом была бы вероятность услышать одно-два высказывания. Над которыми пришлось бы размышлять до конца дня. Иногда высказывались о беспорядке у него дома. Спасибо Брайсу, который один раз к нему зашел. Иногда высказывались о его манере говорить. Иногда высказывались насчет маминых нарядов. А мама, надо признать, одевается, как на дискотеку в 80-х.
Мама.
Он не любил, когда его дразнили из-за мамы. Она даже не догадывается, как низко его ставят в школе. Для нее он — образец, Золотой Мальчик.
Однажды он провел секретную рандеву — записал мамины телефонные разговоры, надо же было добыть разведданные.
В основном — скучища, проза жизни, а про него — ни слова.
Кроме одного маминого разговора с Лиз, ее подругой.
Я даже не подозревала, что способна так сильно любить, сказала мама. Вот только я переживаю, что не сумею оправдать его надежды, понимаешь? Он такой хороший, так меня за все благодарит. Мой маленький заслужил… он все на свете заслужил. Школу получше нынешней, но нам такая не по карману, и путешествия, в смысле, за границу, но это тоже… э-э-э… не по нашим деньгам. Страшно боюсь его подвести, понимаешь? Вот все, чего я прошу от судьбы, понимаешь? Лиз? Чтобы под конец я могла себе сказать: я сделала для моего чудесного сыночки все, что нужно.
