— Долго рассказывать, тем более что тебя начальство дожидается. Считай, что волонтер.
— Вас понял, — сказал парень. — Так сказать, по велению сердца?
— Ага. Начальство, говорю, тебя дожидается.
— Подождет. Не в духах?
— Да нет, как будто ничего.
— Сейчас, — сказал Женька, — собак только привяжу. А то снимут с кого-нибудь штаны.
Он подошел к нартам и закрепил их коротким железным ломиком, пропустив его через передок. Ударив по ломику ногой, он остался доволен.
Побережный ожидал их с нетерпением.
— Тебя только за смертью посылать, — недовольно сказал он Кириллу.
— Чечако не виноват, шеф, — вступился за Кирилла Женька. — Он вел себя, можно сказать, геройски. К сожалению, этого не поняли собаки.
— Ладно, — сказал Побережный. — Нарта на мази?
— Как штык.
— Подгоняй, поедешь на Шумный. Отвезешь газеты, а оттуда письма заберешь. Сейчас Сорокин звонил. Где, говорит, газеты? Искурили, что ли?
— Шизик ваш Сорокин, шеф. Он что, не знает, какая погода была? Всю неделю дуло как из прорвы.
— Ладно, шут с ним, с Сорокиным! Подгоняй, и грузитесь. Прогноз хороший.
— Есть, шеф! Бегу. Одна нога здесь, другая там!
— Трепач вроде тебя, — сказал Побережный Кириллу, когда Женька вышел, — Балаболит, балаболит, а чего балаболит? "Есть, шеф!", "Нет, шеф!" Ну какой я ему, к черту, шеф? Ох, хвачу я с вами лиха!..
Побережный почесал затылок.
— Поедешь с ним. Присматривайся, что и как. Недельку пооботрешься, а там и сам ездить начнешь. Напеременки с Женькой.
Он прошел в другую комнату, где был своего рода склад, и вернулся с ворохом одежды.
— Примерь-ка, — сказал он, складывая одежду перед Кириллом. — Должна подойти, вы с Женькой оба дылды.
Здесь было все: брюки и телогрейка из непромокаемой ткани, свитер, носки, такие же, как у Женьки, рыжие роскошные унты и не менее роскошная малица с привязанными к ней рукавицами.
Кирилл быстро напялил на себя весь ворох. Унты были чуть великоваты, но он подумал, что с двумя парами носков сойдет.
— Хорош, — сказал Побережный, как манекен поворачивая и осматривая Кирилла со всех сторон.
Под окном залаяли собаки.
Побережный опять ушел в другую комнату и на этот раз выволок оттуда большущий бумажный мешок, набитый под самую завязку.
— Тащи на улицу, — велел он Кириллу.
Крякнув, Кирилл взвалил на спину мешок. В коридоре он столкнулся с Женькой.
— Там на нартах брезент, — сказал Женька, — Клади на него.
Собаки на этот раз не обратили на Кирилла никакого внимания. Наверное, вид человека в меховой одежде внушал им должное уважение. А может, они уже запомнили запах Кирилла и догадывались, что он имеет какое-то отношение к их хозяину.
Через пять минут все было уложено и увязано.
Собаки от нетерпения дергали постромки и подвывали.
— Садись, — кивнул Женька Кириллу и выдернул удерживавший нарты ломик. По-разбойничьи свистнув, он повалился на мешки.
Собаки рванули.
Вильнув на повороте, дорога взлетела на сопку, наискось пересекла ее пологий гладкий гребень и стала стремительно опадать в узкое каменистое ущельице.
Ветер ударил в лицо.
Заученным движением переместив тяжесть тела, Женька взял лежавший у него на коленях ломик и начал притормаживать разогнавшиеся нарты. Снег летел из-под ломика, как искры из-под токарного резца.
Местами снега в ущельице было мало, и сквозь него, точно собачьи клыки, торчали камни. Иногда полозья наезжали на них, и тогда нарты резко сбавляли ход, осаживая разгоряченных собак. Они на ходу оборачивались, словно спрашивали: ну в чем там дело?
— Хоп! — кричал им Женька. — Все в порядке, зверюги!
И собаки снова всем телом наваливались на постромки, натягивая их в струны. Они уже не лаяли, а бежали, низко пригнув головы, и лопатки их ходили вверх-вниз, как поршни у машины.
Спуск кончился, нарты покатились по ровному месту, и Женька, снова положив ломик на колени, привалился спиной к мешку.
Кирилл, прилепившийся на самом краешке нарт, был полностью захвачен бегом. Происходящее казалось ему нереальным, он словно бы грезил наяву или видел себя со стороны. Деревянный механизм, что нес его на себе, был древнейшим изобретением человека. Еще люди не выдумали колеса, а примитивные сани и волокуши уже служили им верой и правдой. И может быть, их так же таскали прирученные человеком волки, оглядывавшиеся, как и собаки, назад, когда сани налетали на камень или пень. И так же, наверное, сидели на волокушах и санях одетые в звериные шкуры люди, посматривавшие на дорогу и думавшие свои тяжелые человечьи думы.
