Взоры всех архиереев с испугом обратились на вошедшего. Это было светило духовной эрудиции москвичей, великий ученый авторитет старой Руси. И этот твердый адамант веры, подобно апостолу Павлу, - в оковах!
Некоторые архиереи шептали про себя молитвы…
Но когда Талицкий, уставившись своими глазами в мертвенно-бледное лицо Игнатия, смело, даже дерзко отвечал на предложенные ему патриархом вопросные пункты, составленные в Преображенском приказе на основании показаний прочих привлеченных к делу подсудимых, и выдал такие подробности, о которых умолчал Игнатий, архиереям показалось, что Талицкий и их обличает в том же, в чем обличал тамбовского епископа.
И многие из сидевших здесь архиереев видели уже себя в страшном застенке, потому что и они глазами Талицкого смотрели на все то, что совершалось на Руси по мановению руки того, чье имя, называемое здесь Талицким, они и в уме боялись произносить.
Наконец, затравленный разоблачениями Талицкого до последней потери воли и сознания, Игнатий истерически зарыдал и, закрыв лицо руками, хрипло выкрикивал, почти зыдыхаясь:
- Да!.. Да!.. Когда он, Григорий…
- Гришка! - вновь поправил патриарх…
- Да! Да! Когда он, Гришка… те вышесказанные тетрати… "О пришествии в мир антихриста" и "Врата"… ко мне принес… и, показав… те тетрати передо мною… чел и рассуждения у меня… просил в том… Видишь ли-де ты, говорил он, Григорий…
- Гришка! - строго остановил патриарх.
- Да… видишь ли-де ты, что в тех тетратях писано… что ныне уже все… сбывается…
"Воистину сбывается", - мысленно, с ужасом, согласились архиереи.
Игнатий, обессиленный, остановился, но пристав заметил, что он падает, и подхватил несчастного.
По знаку патриарха молодой послушник принес из соседней ризницы ковш воды и поднес к губам Игнатия. Тот жадно припал к воде.
"Жажду!" - припомнились не одному архиерею слова Христа на кресте. "Жажду!"…
- Ободрись, владыко, - шепнул пристав несчастному, поддерживая его. Бог милостив.
Слова эти слышали архиереи и сам патриарх:
"Добер, зело добер пристав у его святейшества", - мысленно произнесли архиереи.
Игнатий несколько пришел в себя и перекрестился.
- Господь больше страдал, владыко, - снова шепнул пристав.
Игнатий глубоко передохнул, и, обведя глазами архиереев, он увидел на лице каждого глубокое к нему сочувствие и жалость. Это ободрило несчастного.
"Они все за меня", - понял он и облегченно перекрестился.
Теперь он заговорил тверже:
- За те его, Григорьевы, слова и тетрати…
- Гришкины, - автоматически твердил патриарх.
Талицкий презрительно улыбнулся и переменил позу, звякнув цепями.
- И за те его, Гришкины, слова и тетрати, - продолжал Игнатий, - я похвалил его и говорил: Павловы-де твои уста…[16]
"Воистину, воистину Павловы его уста, апостола Павла, такожде страждавшего в оковах", - повторил мысленно не один из архиереев.
- Павловы-де твои уста, - продолжал Игнатий, - пожалуй, потрудись, напиши поперечневатее.
"Именно поперечневатее, - повторил про себя простодушный пристав, экое словечко! Поперечневатее… Н-ну! Словечко!"
- Напиши поперечневатее, почему бы мне можно познать истину, и к тем моим словам он, Григорий…
- Гришка! Сказано, Гришка.
- И к тем моим словам он, Григорий, говорил мне: возможно ль-де тебе о сем возвестить святейшему патриарху, чтоб про то и в народе было ведомо?
Слова эти поразили патриарха. Мгновенная бледность покрыла старческие щеки верховного главы всероссийского духовенства, и он с трудом проговорил:
- Ох, чтой-то занеможилось мне, братия архиерееве, не то утин во хребет, не то под сердце подкатило, смерть моя, ох!
- Помилуй Бог, помилуй Бог! - послышалось среди архиереев.
- Не отложить ли напредь дело сие? - сказал кто-то.
- Отложить, отложить! - согласились архиереи.
По знаку старшего из епископов тотчас же увели из Крестовой палаты и Игнатия, и Талицкого.
