Было. Пробовали. Помогало. Но – хлопотно. Махнули рукой.
Мужское нравится – это желание. Женское нравится – удовлетворение. У женщин бесплодной любви не бывает.
Эту мысль я тоже очень хотел высказать.
83
Я продолжаю думать о Верещагине. Я должен объяснить читателю, почему он так глупо расспрашивал девушку Бэллу о том, о чем лучше бы не расспрашивать. Я должен ответить на вопрос: почему любящий мужчина интересуется прошлым своей возлюбленной? Зачем ему знать своих соавторов?
Затем, что он хочет избавиться от них.
Животные не знают соавторства. Если самка животного позволяет самцу играть с нею, то, конечно, позволит ему и все остальное. Акт оплодотворения, начатый им в ритуальной игре, будет доведен до конца им же.
У людей иначе. У людей – не только чувства, у них еще мораль и еще расчет. «Ах, как мне нравится этот парень!» – говорит девушка и целует его с наслаждением, но упасть навзничь остерегается. «А вдруг он потом на мне не женится», – говорит она. Или: «Мне еще самой рано замуж». Или: «Парень что надо, и в загс зовет, но не пойду, выпивоха он, подожду другого, а пока в ожидании поразвлекаюсь». Животные и понятия не имеют о таких препятствиях, они руководствуются только биологической целесообразностью, а люди – в основном социальной, и если не перестанут, то выродятся довольно скоро.
Будоражит себя девушка, играет, принимает ухаживания, сама к ним рвется, в раж входит, в страсти мается – с одним, с другим, с третьим, – но до известного предела, разумеется, до известного предела, не далее, упаси бог далее… Ну, а если все ж далее, то – ах, чтоб не было ребенка, упаси бог от ребенка: позор с ним, стыд и хлопоты!
Вот и накапливается в ее душе неестественно большой запас наследственной информации типа «предпостельная», голосами десятка парней вопит она: «Когда же явится одиннадцатый, через которого все мы воплотимся?»
О, лучше бы она рождала от каждого! Чтоб не слышать нам вопля недовоплощенных из ее чрева. Пусть лучше придет к нам женщина с десятью детьми, чем с десятью любовями, уповающими на тебя, одиннадцатого.
Находится наконец этот одиннадцатый. Или двенадцатый. Чаще – двадцать пятый.
Разве это любовь? Разве это единственный, о котором в песнях поется? Они горланят эти песни на свадьбax с двадцать пятым.
Двадцать пятые удобны. Двадцать пятые расспрашивают о прошлом мало. Их небогатые души не очень-то маются в любовном жару. Им просто нужна пара. Им просто хочется регулярно отправлять половую потребность. Спокойная жизнь им нужна, быть как все им нужно.
И еще: они хотят что-нибудь возглавлять. Армию или философское направление – на это у них ума не хватит и мужества. Они возглавляют семьи. Жену возглавляют и детей.
Двадцать пятый прикидывает: эта девушка – так, эта ничего, а эта – получше, почти совсем хороша, но меня не смотрит, дай-ка женюсь на той, что ничего, она сама лезет целоваться, и характер у нее, кажется, покладистый, о будущих детках любит поговорить; значит, не легкомысленная, обед будет вовремя готовить…
Двадцать пятые не любят, они – спариваются. Они, как мушки-дрозофилы, копошатся в колбе и заключают и близлежащие браки. О себе они мнения невысокого: «Кто я, принц, что ли?», о своей подруге тоже: «Видывал и получше, но те не про меня»; еще только расстегивая брюки, они уже невысокого мнения и о будущем потомстве: «Пацана бы родить». Им даже приятно, если их жены с кем-то до них обнимались-целовались: «В девчонках была бойкой, пользовалась успехом», – с гордостью сообщают и рады, что творят ребенка вскладчину, ибо чувствуют, что на собственные генетические гроши хорошего пацана у аиста не купишь.
Их подруги – им под стать. Они не ждут того единственного, в сочетании с которым могли бы произвести неповторимую, новую личность. Какая там неповторимая! Их генетический набор стандартен, как ширпотребовская туфля, и подходит если не к каждому, то к очень многим. Поэтому и влюбляются они часто, но никогда не любят, а, выходя замуж, говорят: «Конечно, своего мужа я обожаю, но если б он не встретился, повстречала бы другого; может, даже лучшего».
