Поэтому он прислушался со знанием дела: чтоб, если говорят по-шведски, тут же определить: это шведский. А если немного сбился с курса, предсказанного пограничником, и приплыл в Финляндию, то сказать себе: ух ты, это финский.
«Это вы напрасно, – произнес мужской голос на том языке, на каком Верещагин и сам умел разговаривать. – С билетами на самолет трудно». «Не достану – поеду поездом», – отозвался женский голос. «Заказывать надо было сразу, как приехали», – сказал мужской.
«Зато поездом – билет дешевле», – возразил женский.
«А расходы на еду вы считали? В поезде всегда много едят. От скуки».
Верещагин приподнялся с венгерского матраца и увидел торчащие из воды две головы в резиновых шапочках. Они были повернуты друг к другу и не перемещались. «Ну что? – сказала женская голова. – Поплывем обратно?» – «Пожалуй, – согласилась мужская. – Прошу вперед. Я за вами».
И они двинулись в ту сторону, которую Верещагин наметил себе для возвращения. К советскому берегу двинулись.
Верещагин огорчился. Он потратил столько времени и сил, пограничника ослушался, а эти двое, без всяких плавсредств, заплыли еще дальше, чтоб поболтать о пустяках по-русски и посмеяться над верещагинским умением отличать один язык от другого.
И хотя руки устали, сердитый Верещагин снова заработал ими и заплыл еще черт знает на сколько дальше. До Швеции теперь оставалось – пустяк, рукой подать, это уж точно.
Он сложил уставшие руки на животе, закрыл глаза и стал думать о жизни разными картинками: то одной, то другой, но от этого приятного занятия вскоре был отвлечен странным звуком, возникшим очень близко: чем-то твердым несильно шлепали по воде.
Ритмическое пошлепывание приближалось, Верещагин решил, что это, наверное, подплывают на весельной лодке шведские пограничники, у которых, конечно, нет таких чудо-катерков, какие предоставлены в распоряжение их советских коллег, или финские, если он сбился с пути. «Шведише нихт ферштейн, – так решил сказать им Верещагин сразу, чтоб много не лопотали. – Руссише турист. Фройндшафт – дружба», – чтоб не подумали, что он шпион. В университете Верещагин изучал именно немецкий язык, но тройки, которые ему ставили, отражали не столько знание языка, сколько восхищение экзаменаторов его блестящими успехами в других областях знаний. За короткие годы учебы Верещагин сумел вызубрить слов сотни три, но постепенно они повыпадали из памяти, и остались только эти: «нихт ферштейн», «фройнд-шафт», еще почему-то: «ферфлюхтер», что означает, кажется, «сумасшедший», и один глагол: «геборен» – написанный письменными латинскими буквами, но, прочтенный по-русски, он звучит почти как: «девочек». Из-за этого орфографического курьеза Верещагин его и запомнил. А как он переводится – уже не знал: то ли «жить», то ли «родиться». Или «убегать».
«Я им геборен не скажу, – подумал Верещагин, – потому что вдруг убегать» – и скосил глаза в сторону шлепков. Но шведской весельной лодки не увидел. Посреди безбрежного моря снова торчала голова, на этот раз одна и без шапочки, она приближалась, была уже совсем рядом, метрах в десяти, не больше.
Ей можно было дать лет пятьдесят. Подплыв к верещагинскому матрацу, она сбавила скорость, можно даже сказать – совсем остановилась, и посмотрела на Верещагина слегка страдающим взглядом. «Где мы?» – спросила она по-русски. «Как – где?» – удивился Верещагин, и в этот момент память подарила ему еще одно немецкое слово: «ферботен» – очень четкое и приятное, было досадно, что у такого ясного слова совершенно неясен смысл, Верещагин, хоть убей, не мог вспомнить, что оно означает, даже не смел строить на этот счет какие-либо предположения. «В море», – сказал он.
«Я про берег спрашиваю, – пояснила голова и кивнула в сторону Советского Союза. – Там пансионат «Радуга» или санаторий «Серебряный ключ»?»
«Серебряный ключ», – сказал Верещагин – он был из «Серебряного ключа». «Значит, еще часов шесть плыть», – сделала вывод голова. «А вам куда?» – поинтересовался Верещагин. Голова объяснила, что плывет в кемпинг «Янтарь» и задачу имеет такую: приплыть туда не очень рано, а когда уже стемнеет, чтоб потом можно было пешком вернуться обратно – в «Балтийский изумруд».
