Верещагин в ответ сердито нахмурился и громко произнес: «Ну, скажите, скажите, что я сделал такого, чтоб жениться? Ничего я не сделал!»
Эти слова не только обидели, но даже встревожили девушку Бэллу. Верещагинскую позицию, выраженную вопросом: «Что я сделал такого, чтоб жениться?», она восприняла не только как оскорбительную для нее лично, но и как угрозу девушкам всего мира или, по крайней мере, страны: если все мужчины станут думать, что, прежде чем жениться, нужно что-то сделать, то, пожалуй, прекратится род человеческий. «Так нельзя рассуждать, – сказала она строгим, почти государственным голосом. – Это для тюрьмы, нужно что-то сделать, чтобы попасть в нее, а женитьба – это не тюрьма, вы очень ошибаетесь!»
«Разве я сказал: тюрьма? – возмущенно закричал Верещагин. – Не тюрьма, а приз!.. Орден! Медаль! Награда!»
Он стал, громко топая, ходить по комнате, а у девушки Бэллы отлегло от сердца. Последние слова Верещагина ей очень даже понравились. Девушкам вообще нравится, когда на них кричат. Они говорят: «Пожалуйста, не кричите на меня», а на самом деле очень любят. Это естественно: они хотят эмоционального к себе отношения, а что может быть эмоциональнее крика? Пожалуй, только еле слышный шепот. Поэтому девушки больше всего на свете любят еле слышный шепот.
«Пожалуйста, не кричите на меня, – сказала Бэлла и тут же спросила: – Значит, я награда? Медаль?»
«Какая ты медаль!» – отозвался Верещагин, рассерженный тем, что разговор принял такое глупое направление. Ведь он что имел в виду, говоря: «Я не сделал ничего такого, чтоб жениться»? А то, что человек должен совершить в своей жизни какой-нибудь выдающийся поступок и этим доказать свое право на продление рода. А девушка Бэлла его мысль извратила, разговор увела в сторону. «Какая ты медаль,- сказал ей в сердцах Верещагин. – Ты – значок!»
60
Таким образом, никаких особых сердечных чувств к девушке Бэлле Верещагин поначалу не испытывал и не ждал их в дальнейшем тоже: горизонт его души не был отягощен грозовой любовной тучей. Вьюжный зимний вечер, кинотеатрик, короткое летнее платьице на сцене, сам он, запорошенный, промерзший, одинокий – все это как-то забылось; уже со второй или с третьей встречи Верещагин считал, что с девушкой Бэллой его познакомил убежавший потом к троллейбусу приятель, одним словом, ничего возвышенного в чувствах Верещагина не осталось, и, когда в назначенный час у его двери раздавался звонок, он испытывал лишь легкое приятное волнение оттого, что кто-то принес к нему свое тело и душу. Он так и говорил себе, почти вслух, идя открывать дверь: «Кто-то принес себя ко мне», хотя прекрасно знал – кто. И вообще он ошибался глупейшим образом: женщина никогда не приносит себя, она приходит взять. Незнание этого простого биологического закона привело со временем к тому, что Верещагин понастроил уйму несусветнейших иллюзий, под развалинами которых впоследствии долго корчился.
Встречаясь, они, конечно, уже не только слушали магнитофон японской фирмы «Сони», их отношения постепенно становились все интимней и интимней. Однажды девушка Бэлла, оттолкнув Верещагина, задыхаясь, проговорила, что нет, нет, ничего такого между ними быть не может, что она согласна дружить с Верещагиным, дружить, и только, в ответ на что Верещагин взял да процитировал слова Чернышевского насчет того, что между мужчиной и женщиной – если не наличествует фактор взаимного физического отвращения, – не может быть дружбы как таковой; девушку Бэллу страшно поразило выражение «как таковой», и, удивившись, она сдалась. Девушки вообще сдаются только от удивления, это знают все донжуаны, даже глупейшие из них. А Верещагин не знал, он просто так произнес «как таковой», он на эти слова особо не рассчитывал и даже не понял их решающей роли в случившемся, тем более что, сдавшись, Бэлла не испытывала тех физических мучений, которыми расплачивается большинство девушек за первую любовь, на основании чего Верещагин сделал вывод, что предыдущие увлечения Бэллы тоже не ограничивались вздохами на скамейке и прогулками при луне.
