Он возвращается минут через сорок, почти одновременно с ним приходит и заспанный Петя. «Петя, – говорит Верещагин, – пойми, друг, что рост волос сродни спонтанному наращиванию кристаллов, и геометрическая энтропия решетки ведет к потере блеска, эластичности, а затем и к глобальной ликвидации всего волосяного благополучия» – он знает как разговаривать с Петей, какие слова нужно употреблять, чтоб Петя сломился душой и дал все, что нужно.
Но на Петю (возможно, оттого, что он спросонья) умные слова не действуют. «Гоните бутылку», – говорит он и протягивает руку, наивный человек.
«Не сразу, – отвечает Верещагин и кладет ладонь на карман пиджака, из которого торчит горлышко – бутылка там, Петя видит это. – Не сразу, – повторяет Верещагин и начинает перечислять: – Автотрансформатор на пятьсот киловатт, высокочастотный осциллограф, магнитная пушка…» – и еще около десятка предметов перечисляет Верещагин, а в конце говорит: «На шесть дней».
«Где я все это возьму? – сердито спрашивает Петя. – Трансформатор, ладно, дам, – и еще два-три прибора называет в том смысле, что одарит ими Верещагина на шесть дней. – А высокочастотного осциллографа, например, у меня нет». – «Есть, – мягко говорит Верещагин. – Он стоит у тебя на второй полке слева». – «Так он же испорченный», – находится Петя, но Верещагин, оказывается, вооружен контраргументами до зубов. «У тебя испорченные приборы лежат на правых стеллажах, – говорит он. – Ты, Петенька, порядок очень любишь, не мог ты поставить испорченный осциллограф слева». Петя смотрит на Верещагина с крайним изумлением: этот человек всегда, а в последнее время до крайности, был чудаковатым дурачком, по нему временами психиатричка скучала, и вдруг – на тебе! – улыбается проницательно и сдержанно, в глазах – холодный огонь, а в словах – смысл. «Ладно, – говорит Петя, – осциллограф я, так и быть, дам, хотя он и импортный, – импортное оборудование Петя считал как бы принадлежащим другому государству и поэтому давать не любил, – а уж магнитной пушки у меня сроду не было. Я даже не знаю, что это такое». – «Это то, что лежит у тебя в ведре», – вкрадчиво объясняет Верещагин. «В каком ведре? – кричит Петя, окончательно пробуждаясь. – В ведре! Я вам что – водовоз? Какое еще ведро!» – «Эмалированное, – отвечает Верещагин. – Его не видно. Ты на него рентгеновские передники набросал».
Недаром захаживал Верещагин к Пете поболтать. Все изучил, все выискал. Петя смотрит на него как на шпиона.
«Пушку не дам, – говорит он твердо. – Она единственная на весь институт. Меня под суд отправят, если с ней что случится. Нельзя, импортная она».
И тут сдержанный, корректный Верещагин, с глазами, полыхающими голубым холодным огнем, вдруг превращается в прежнего сумасброда, которого Петя снисходительно любил.
«Все! Конец! – кричит этот сумасброд, выхватывает из кармана бутылку и начинает опасно размахивать ею в воздухе. – Мне без пушки – не жизнь! – Он замахивается бутылкой, но целит не в Петю, что бы еще куда ни шло, а в стену. – Будешь на моих похоронах сверкать лысиной!» – кричит он, и Петя зажмуривается. «Нет! – это теперь Петя вопит. – Не разбивайте!»
Он согласен дать магнитную пушку, и все остальное он тоже согласен дать, он объявляет об этом Верещагину, но требует бутылку вперед, на что Верещагин, опять став спокойным и вдумчивым, отвечает, что при всем уважении к Пете он не может полностью полагаться на словесные гарантии; другими словами, сначала пушка и все остальное, а бутылка – когда приборы будут здесь, в цехе. «Они тяжелые», – неизобретательно придумывает последнее препятствие Петя.
Верещагин подталкивает вперед тут же краснеющего Юрасика и демонстрирует его Пете как на невольничьем рынке – закатывает рукава рубашки, чтоб Петя мог увидеть могучие бицепсы, с размаха бьет в упругий живот и даже, забывшись, пытается задрать Юрасику верхнюю губу, желая произвести впечатление наличием и крепким видом белоснежных резцов. «Он все принесет за один раз, – уверяет Верещагин Петю. – Ты только нагрузи на него. Он даже не вспотеет».
Он строго и несколько раз спрашивает Юрасика, вспотеет ли тот, Юрасик несколько раз отвечает, что нет, не вспотеет, краснея при этом настолько, что начинает потеть не сходя с места. Альвина нежным движением стирает этот пот – со лба и под носом. «Ладно», – бурчит Петя и уводит Юрасика.
