«Хорошо тебе в твоем холодильнике, – отвечает директор. Он имеет в виду верещагинский подвал. – А я целый день сижу в этой духотище, – несмотря на жару, он пьет чай и читает газету. – Где ты такой мундштучок достал?» – спрашивает он Верещагина и шуршит пересохший газетой, складывает. «Сам сделал», – отвечает Верещагин и садится – эпизод из телефильма не идет у него из головы. «Неужели сам? – удивляется директор. – Чем вырезал? А выточил где?» Верещагин отвечает: вырезал ножичком, выточил в мастерской… «Золотые у тебя руки!» – говорит директор и смотрит на мундштук как бы с завистью – прикидывается, главный козырь в кармане, сейчас выложит. «Кстати, не знакома ли вам буфетчица по имени Тамара?»
«Кстати, зачем ты брал в лаборатории медный купорос?» – спрашивает директор. Верещагин, вмиг раскрасневшись, говорит: «Можно я сниму рубашку?», чем очень удивляет директора, который, наверное, не видел телефильма… Нет, пожалуй, все же видел, отвечает точно как следователь: «Если это необходимо» – события развиваются с неумолимой детерминированностью.
Верещагин снимает рубашку, остается в белой чистой майке – вчера из прачечной. «Ну, как? Легче? – спрашивает директор-следователь, нисколько не отклоняясь от сценария. – Эх, вы, жители подземелий, не выносите нашего поверхностного климата!» От этих слов Верещагин немного приободряется, потому что в телефильме дальше шел другой текст, но, надо признать, директор сочиняет не хуже: «Кстати, – говорит он, – чего это ты разогнался менять нагреватель у седьмой печи?» «Все, крышка!» – думает Верещагин. Он вскакивает и начинает быстро ходить по кабинету – тоже резко отклоняясь от сценария, преступник вскакивать себе не позволял. «Чего это ты?» – удивляется директор. «Можно я сниму майку?» – спрашивает Верещагин. «Ну, это уже слишком, – возражает директор. – Могут войти…»
И действительно входит: секретарша. На ее лице удивленно, но не тем вызванное, что Верещагин голый, свое удивление она принесла из приемной: некто набирает номер директорского телефона и спрашивает – кого бы вы думали? – Верещагина. Так она говорит. «Кого бы вы думали?» – она не говорит, ловко изображает, используя минимум мимических средств: работают только брови: кого бы вы думали? и уголки рта: просто безобразие! глаза же бесстрастны и великолепны, заглянув в них, Beрещагин бросается к рубашке. «Так соедините», – говорит директор небрежно и легко, будто нет ничего удивительного в том, что звонят директору, а спрашивают человека из подвала. «Бери трубку», – говорит он Верещагину, тот бормочет: «Подожди», – запутался в рубашке: пытается просунуть в рукав голову, которая, естественно, лезть не желает, узковато для нее, у Верещагина голова – ого-го! Он задыхается, ослеплен. «Я вам помогу», – слышит голос, нежные руки касаются тела – мгновенье, и голова водворена на место, проскальзывает в для нее созданное отверстие, тьма сменяется светом, совсем близко – глаза секретарши, ласковый, теплый взгляд, пробужденная верещагинскими муками материнская доброта. «Не знакома ли вам буфетчица по имени Тамара?» – спрашивает Верещагин. «Буфетчица? – секретарша оскорблена, смеется коротким ледяным смешком. – Таких знакомых не имею. А что?» – «Вы на нее похожи», – объясняет Верещагин, если уж он начал запутываться, остановить этот процесс ни в чьих силах: его голову куда надо направят, так он выпроставшейся головой дурацкий вопрос задает. «Какие глупости!» – говорит секретарша, ее глаза снова холодны и недоступны, как северное сияние. «Ей-богу!»- настаивает на сходстве Верещагин. «Ты возьмешь трубку или нет?» – спрашивает директор, Верещагин берет и оглушает присутствующих внезапным воплем: «Алло! Да! Я слушаю!» Он кричит без всякого повода, углышком сознания отмечая, что повода нет, но ведь углышком сознания только и умеют что отмечать, влиять на поступки они не способны, поэтому Верещагин кричит еще громче «Да! Я! Не нашел! Нет бумажки – пропала, пропала! Я поищу! Хорошо! Позвоните через неделю! Все! Все!» И вдруг он истошно орет совсем другие слова: «Берите, берите карандаш, быстрее! Записывайте! Диаметр отверстия… Угол сверления… Расстояние между центрами…»
