119
Утром он снова в институте, но не спускается к себе в подвал, а поднимается на второй этаж. Он входит к директору и говорит: «Ну и кретинов ты мне подсунул в сотруднички!» – всю ночь он без толку просидел над своей дипломной и вот злится теперь на операторов, ни в чем, конечно, не виноватых. «Все правильно, – отвечает директор. – Я тебя предупреждал. Разве стоящий человек пойдет в твой подвал? Там же никаких перспектив для роста! Одно дерьмо, извини меня. Производством драгоценных кристаллов занимается дерьмо», – сказав так остроумно, директор хохочет. А Верещагин нет. Верещагин хмурится и говорит, что они – не дерьмо. «Ты же сам сказал, что я подсунул тебе кретинов», – напоминает директор. «Кретинов, а не дерьмо», – уточняет Верещагин и высказывает такую мысль: дерьмом можно назвать лишь того человека, у которого нет никакой идеи, а у каждого оператора в цехе идей хоть отбавляй. «Какие у них могут быть идеи? – удивляется директор. – Например, у этого… как его?.. который всегда краснеет». – «Юрасик? – догадывается Верещагин. – У него идея огромнейшая. Он мечтает приобрести толстенькую». – «Приобрести?» – переспрашивает директор. «Толстенькую», – подтверждает Верещагин. «Кого – толстенькую?»- спрашивает директор, – он, оказывается, ничего не понял. «Пышку», – доходчиво разъясняет Верещагин. «Гм, – говорит директор. – Пожалуй, этот тип умнее, чем я думал…- видно, насчет пышек он тоже не прочь. – Ну, хорошо, – говорит он. – А вот эта, которая ходит в голубом парике? Вот уж настоящее дерьмо!» – «Как бы не так! – отвергает Верещагин. – Она выращивает на подоконнике целебные травы и поедает их. А мяса она не ест. Она написала письмо жителям какого-то индийского села и ждет ответа. Чего ей от них нужно?» – интересуется директор». В этом селе все поголовно живут по сто пятьдесят лет, – отвечает Верещагин. – Альвина хочет снова стать девушкой». – «Это же невозможно! – возмущается директор. – Она же просто дура!» – «Правильно, – соглашается Верещагин. – Вот ты и проиграл спор. Она дура, а не дерьмо».
Но на этом разговор не закончился. «Никогда не выигрывай у начальства споры, – сказал директор. – Это опасно». – «У тебя есть шахматы? – спросил Верещагин. – Давай я у тебя выиграю в шахматы. Раньше ты любил играть». – «Некогда, – сказал директор. – Через пять минут у меня совещание». – «Тогда я ухожу, – сказал Верещагин. – До свидания» – и пошел к двери. «До свидания, – ответил директор. – Между прочим, твой предшественник любил играть в шахматы. Кстати, знаешь, за что он был уволен? Ты бы хоть поинтересовался, ей-богу. Почему ты такой нелюбопытный?» – «Я любопытный, – возразил Верещагин и пошел от двери обратно. – Только я застенчивый». – «Это хорошо, – похвалил директор. – Что это у тебя?» – «Зажигалка, – показал Верещагин. – Я сделал ее из электрической зубной щетки». – «Не кури здесь, – сказал директор. – Терпеть не могу табачного дыма. Зачем ты распыляешься? На что ты тратишь время и талант?» – «Раньше ты сам курил, – напомнил Верещагин. – А таланта у меня нет. Был, да весь вышел». – «Сердце пошаливает, врачи запретили, – пожаловался директор. – Хоть убей, не пойму: как это талант мог выйти?» – «Я стал совсем дураком, – сознался Верещагин. – Веришь, не могу понять того, что сам написал когда-то». – «Почерк плохой?» – спросил директор. «Дураком стал», – объяснил Верещагин. «Твой предшественник был совершенно беззастенчивым человеком, – сказал директор. – Он, понимаешь, решил тайком эксперимент произвести. У него, понимаешь, была идея. Как у всех нас». – «У тебя есть идея? – удивился Верещагин. – Расскажи, я послушаю, хотя мне и некогда». – «Тебе некогда? – изумился директор. – Это мне некогда! Этот нахалюга, понимаешь, самовольно занял печь на целые сутки». – «Ай-яй-яй!» – осудил бывшего начальника Верещагин. «Сидишь, казалось бы, в подвале и не чирикай», – сказал директор. «Ты его, конечно, предупреждал, что опытный цех – валюта?» – спросил Верещагин. «Еще бы! – сказал директор. – Как и тебя. Но есть, понимаешь, люди, которые даже из пропасти своего падения пытаются смотреть на интересы государства сверху вниз. Своя, мол, идея дороже. Он, негодяй, занял печь на целые сутки, да еще режимы задал черт знает какие». – «Печь сгорела?» – спросил Верещагин. «Нет, – ответил директор. – Он сгорел»
