Эти азотистые соединения галогенов произвели на директрису сильное впечатление, тем более что она перепутала их с азотистыми удобрениями, о необходимости увеличения производства которых в то время писали все газеты, и она решила, что двоечник Верещагин идет по переднему краю насущных нужд народного хозяйства.
Его оставили в школе.
Тот последний – третий – взрыв, вызвавший в городе небольшое землетрясение и чуть не отправивший Верещагина в колонию для малолетних преступников, был произведен мало понятным способом.
Алмазы не получились и в третий раз. Больше Верещагин ими не занимался. Отныне родной город мог спать спокойно.
Конечно, англичанин Хэнней был упорней. Верещагин – три, а Хэнней – восемьдесят взрывов устроил. Стальные трубы разлетались у него в щепы. Но двенадцать алмазиков он все-таки сделал. Ровно дюжину.
Впрочем, дело не в упорстве. Совсем для другой цели был рожден Верещагин. Алмазики и взрывы для него – лишь первая проба сил. Преамбула. Детская забава.
Мы всегда играем в игры лишь отдаленно сходственные с тем, к чему призваны.
Не нужны были Верещагину алмазы. Он миллионером не планировал стать. Он просто упражнял свой ум и способности, а когда наупражнял – потерял интерес к упражнению.
Так нож, будучи заточенным, теряет интерес к оселку.
9
Автор этих строк раньше тоже многим увлекался, а потом терял интерес, хотя в разгар увлечения ему казалось, что никогда не потеряет. О каждом увлечении он думал, что оно на всю жизнь.
Так, например, в возрасте шести лет он увлекся следующей идеей: вот бы пальнуть из винтовки вверх с такой точностью, чтоб пуля, пронизав небо и потеряв силу, упала на землю не где-нибудь в отдалении, а прямо к ногам стреляющего.
Зачем автору этих строк понадобилась такая пальба в белый свет? А затем, чтоб упавшую к его ногам пулю благоговейно потрогать. Обнюхать, рассмотреть и, может быть, даже лизнуть.
Ведь она побывала на небе, эта пуля. Шутка сказать – на небе! В запретных высях! И пусть она внешне осталась прежней, внутренне она изменилась. И потрогать ее означило – приобщиться.
К чему приобщиться, автор сказать не мог, да и само слово такое – приобщиться – не было ему тогда еще известно. Это он теперь говорит: приобщиться. А в то время он просто чувствовал, что, потрогав, приобщится. А к чему приобщится, он и теперь толком сказать не может.
Одним словом, имелась такая мечта. Но по малолетству автор был лишен возможности баловаться с огнестрельным оружием. Поэтому он смотрел на взрослых с завистью и думал: какие счастливые, они могут. Но почему же не делают, если могут? Вот что его удивляло.
Автор даже начал сильно презирать взрослых за то, что они не используют имеющейся в их распоряжении возможности. Он не сомневался, что сам, когда вырастет, обязательно пальнет в небо над собой, а потом коснется упавшей пули, чтобы стать приобщившимся человеком. Он думал, что интерес к этому делу потерять невозможно.
А вот – потерял! Теперь ему совсем просто достать винтовку и пальнуть. Даже автомат он мог бы попросить у знакомого генерала. Но – не хочется. Неинтересно теперь ему это. Раньше было интересно, да не мог, теперь может – да неинтересно.
И все же он пальнет когда-нибудь. Потому что ему не дает покоя воспоминание об испытанном в детстве презрении к взрослым – могущим, но не желающим. Достанет автор винтовку и пальнет, потому что не хочет, чтобы мальчик, которым он был, презирал его теперешнего, взрослого.
Вот допишет эту книгу, напечатает ее и – пальнет
Приобщится.
10
Впоследствии искусственные алмазы все же были созданы. И в заморских странах, и в родном отечестве. Но, к сожалению, не Верещагиным. То есть не нашим Верещагиным. Следует подчеркнуть, что именно не нашим, так как создал искусственные алмазы все-таки Верещагин – академик Леонид Федорович Верещагин, вернее, большой коллектив ученых под его руководством.
Лет десять тому назад наш Верещагин был даже представлен академику – во время перерыва на одном научном симпозиуме – и тот, небрежно пожав нашему Верещагину руку, спросил – с мимолетным удивлением: «Что? Коллега однофамилец?», после чего, не дожидаясь ответа, вернулся к прерванному разговору с другим академиком.
