А мы каялись и продолжали играть.
Я давно знал, что должно что-то произойти. Знал еще в тот день, когда Генка предложил всем сфотографироваться на площадке. Привели фотографа. Мы начали играть. Я сразу понял, что фотограф свое дело знает, что теперь до этого дня недолго уже.
Не люблю фотографий.
Армен и Маэстро заявили, что они уходят. Вот так ни с того ни с сего. С бухты-барахты. Как грома среди ясного неба. Просто так. Сказали, что уходят в филармонию и забирают свои ящики. Кто хочет, может пойти с ними. Кто хочет?
Кырла не хочет, он будущий врач, а сейчас студент.
Юрчик хочет, но может это сделать только через два года, а сейчас он уходит в армию.
Генка молчит, он даже разговаривать не хочет.
Шеф? Шеф хочет, он тоже давно мечтал.
А я?
Каждый день мы втроем приходили в Летний; театр, устраивались в холле и смотрели сквозь мутные стекла на прохожих, шлёпающих по лужам. Где-то рядом бродил духовой оркестр. Кожа на барабане отсырела от дождя, и удары звучали глухо и вязко, как будто что-то падало в жидкую грязь. Он бродил, этот промокший оркестр, кругами у моей улицы, ожидая зова. Но я молчал.
Потом появился Илюша.
Неожиданно. Как манна небесная, как чертик из коробочки. Он стоял по ту сторону окна нашего холла.
В коричневой мутоновой шапке. Я помнил его в этой шапке еще по школе.
Здесь не требуются музыканты? Ударник или пианист…
Конечно, требуются! Мы ведь давали объявление во все газеты… Только играть не на чем.
— Все свое ношу с собой! — сказал Илюша и показал сверкающую ударную установку и голосовую аппаратуру.
Мы настраивали инструменты.
— Соль чуть выше… А ре опусти. Проверь по ладам! А теперь все вместе первый аккорд!
До мажор.
Он заглушил плюханье барабана духового оркестра.
Наступила зима. Мы репетировали, а в остальное время выпиливали колонки, оклеивали дерматином. Я теперь не только пел, но и играл на бас-гитаре. Музыка согревала зимой в Летнем театре.
Приближалась весна.
Была суббота — день свадеб. Мы грузили аппаратуру. Не было только Кырлы. Он ждал нас. В тот вечер мы должны были играть на его свадьбе. Невеста тоже была студенткой. Мы ее никогда не видели. В тот вечер Кырла был далеко от нас. Только иногда он подходил к нам, брал гитару и пел почти как бородатый грек:
«Ты моя единственная…»
И еще: «Прощай, любовь, прощай…»
Я вспомнил Люду. Не знаю почему.
Потом гости разошлись. Кырлу с женой увезли на машине, а мы остались собирать аппаратуру. Вошел шофер, который должен был отвезти нас в парк.
— Ну как, хорошо заработали?
Мы молча выносили колонки.
— А тепло уже, весна, наверное…
Мы возвращались из парка всегда одной дорогой.
Расставались в точке, откуда всем было добираться примерно одинаково.
— Надо что-то делать, — сказал Илюша. — Нечего штаны просиживать в клубе! Чтобы мы зазвучали, прежде всего надо приобрести приличную аппаратуру. Правда, сначала мы должны убрать с наших глаз эти руины. Согласны?
Мы были согласны.
— На нас же смотрит весь город? — Илюша ходил по сцене, как полководец перед войском.
Войско подавленно молчало.
— Значит так, завтра…
На следующий день к нам в зал, испуганно озираясь, вошли двое.
— Вот, познакомьтесь, — сказал Илик, — будущие звезды рок-музыки. — Ребята покрылись красными пятнами.
— Но понятно, что на простом и надежном в употреблении «Электроне-10», который есть в магазинах, ничего хард-рокового не сыграешь! Мы поможем молодым дарованиям! Вот то, что вам надо! — Илюша показал на колонку. — Включи прожектора, — шепнул он мне, и я бросился исполнять приказание.
В свете прожекторов и рампы колонка загорелась мелкими искорками. Делала свое дело парчовая ткань, которую я в виде старого платья выклянчил у мамы.
Из угла, отброшенный металлической пластинкой со словом, непонятным никому из нас, выпрыгнул солнечный зайчик и упал на лица будущих звезд тяжелого рока.
Меня лично очень смущал шов, который существовал прежде на платье и делил теперь колонку на две неравные части.
— А это точно фирма? — робко спросил один из пришедших.
— Ребята, вы меня обижаете! — Илик встал в позу Наполеона, — Вот, смотрите, уголки, радиоткань… Ты видел у нас такую? Вот лейба, читай, если можешь…
