– Доктор приехал быстро?
– Да, минут через десять-пятнадцать.
– И что было дальше?
– Док осмотрел его, прослушал, сказал, что старый Мошер мертв и что он удачно отделался – почти не мучился. А мисс Надин сказал, что она очень расстроена, ей надо чего-нибудь принять, чтобы успокоиться.
– И он ей что-нибудь дал?
– Ага. Пару пилюлек. И сказал, мол, пусть она идет и приляжет, он сам обо всем позаботится и распорядится.
– И что сделала мисс Надин?
– Прошла через кухню и направилась в свою комнату.
– Она пошла к себе через кухню?
– Да, верно. У нее небольшая комнатенка в полуподвале. Есть там, правда, душ и туалет, да только я никак не мог понять, почему Мошер не поселил ее в одной из гостевых комнат. Она тогда была бы рядом, и, когда он ее вызывал ночью, ей не приходилось бы бегать через весь дом. Гостей у него никогда не бывало, но гостевые комнаты всегда были наготове. Он провел по дому электрическую сигнализацию, так что стоило ему нажать кнопку, как у мисс Надин в комнате звенел звонок и ей надо было бросать все и стремглав мчаться к нему. Правда, когда наняли сиделок, это происходило не так часто. В их комнату он провел еще один звонок. Ночная сиделка приглядывала за ним – непыльная, скажу я вам, работенка. Если он спал, то и она спала. Думаю, эти сиделки давали ему что-то, чтобы он как можно больше спал. В любом случае сиделка всегда была под боком, чтобы в случае чего вызвать доктора и сделать укол.
– А ваши обязанности упростились?
– Какое там! Мисс Надин и мне пришлось готовить и на сиделок. Та, которая дежурила ночью, всегда требовала, чтобы в полночь ей подали что-нибудь горяченькое. Что касается меня, то я не терплю баб в доме, если от них никакой пользы. Эти бабенки стали корчить начальниц и принялись меня учить. А я двадцать лет пищу готовлю. Не то чтобы я мог работать в Париже у «Максима», но знаю, как это делается. А эти квочки меня поучать начали. Мол, вот это надо готовить так, а вот то – эдак.
– И что вы на это?
– А ничего. Продолжал стряпать, как всегда это делал. Готовил старую добрую еду. Хотите – ешьте, хотите – ходите голодные.
– А Мошер Хигли когда-нибудь просил вас попытаться сделать то, что они хотели?
– Да нет. Мошер Хигли меня хорошо знал. Если бы он только попробовал проделать такое, я бы тут же ушел.
– После стольких лет службы?
– Я ему ничего не был должен, и он мне ничего не был должен. Мы с ним уживались, вот и все. Он не мог нанять никого другого, кто бы у него удержался, а я не мог в мои годы найти другую работу.
– Как все же получилось, что Надин Фарр поселилась в доме у Мошера Хигли?
– Он за ней послал.
– Это вы уже говорили. Почему он за ней послал?
– Чтобы у нее был дом.
– Почему он хотел, чтобы у нее был дом?
– Спросите его.
– Не могу. Он мертв. Поэтому спрашиваю вас.
– Он был знаком с ее матерью, но не спрашивайте меня, как и что, я о таких вещах не люблю языком молотить.
– А есть возможность, что Надин Фарр – его дочь?
– Мне почем знать?
– Ну… я думал, что именно вам это может быть известно. Так вы говорите, он знал ее мать?
– Ну да! А если вам нужны подробности, так он меня не приглашал держать свечку, когда ночами отправлялся погулять.
Мейсон сказал:
– Полиция считает, что обстоятельства смерти Мошера Хигли должны быть изучены заново. Возможно, они захотят с вами побеседовать.
– Думаю, у них есть на это право.
– А миссис Ньюберн или мистер Ньюберн заходили на кухню, когда приходили к вам в тот день?
– Чтобы эти люди заходили на кухню? За каким чертом? Да, совать свой нос в чужие дела и делать дурацкие замечания – это они могут. Эта миссис Ньюберн забодала меня своим идиотским указательным пальцем. То и дело водила им то по окну, то по столу или другой какой мебели, чтобы показать мне, какая у нас пыль да грязь. Хотя какая у нас грязь?! А она как найдет пылинку, такой гвалт подымает, будто труп нашла.
– Она вам что-нибудь говорила?
– Да нет. Она знала, что говорить мне что-нибудь без толку.
– А вы ей что-нибудь говорили?
– Не-а. Что мне до ее пальца? Это ее палец. Нравится его совать куда ни попадя, пусть сует. Проведет, бывало, пальцем этим своим по чему-нибудь и сует мне под нос, как будто что-то доказала. А мне-то что? Смотрю себе и молчу в тряпочку.
