— Что с вами, товарищ Дзержинский? — спросил Сталин, внимательно глядя на него. — Вам нехорошо?
— Нет… Да… Не знаю… Сердце как-то… Жжет. Давит. Я пойду…
Главный чекист поднялся было со стула, но снова покачнулся и, не удержав равновесия, повалился обратно. Теперь он тяжело дышал, опершись руками о стол и опустив глаза вниз. Сталин, не торопясь, нажал кнопку звонка. Вошел Поскребышев.
— Похоже, Феликс Эдмундович чувствует себя не совсем хорошо. — ровным голосом произнес Сталин. — Будьте добры, окажите ему всю необходимую помощь.
— Слушаюсь, — отвечал Поскребышев.
В комнату быстро вошли два охранника, подхватили тяжело дышавшего Дзержинского, почти вынесли его на себе. Поскребышев забрал поднос и стаканы с чаем, тоже вышел из кабинета.
Сталин закурил трубку, поднялся из-за стола, задумчиво поглядел вслед ушедшему помощнику.
— Важно следить за своим здоровьем и не пускать дело на самотек, — сказал он негромко и выпустил дым изо рта. — А насчет Пятакова, товарищ Дзержинский, вы были в корне неправы. Потому что партия сама знает, кто для нее полезен, а без кого можно обойтись…
Эпилог. Парижский ажан и прочая романтика
Ирэн последний раз крутанула колесико мышки, но текст уже больше не двигался, она дошла до заключительной страницы. Посмотрела на Волина, который глядел в смартфон и чему-то улыбался.
— Дочитала? — спросил он.
— Ага, — отвечала Ирэн, глаза у нее горели. — Это очень круто, просто… не знаю, как сказать по-русски. Это настоящие мемуары?
— Настоящие, — отвечал Волин. — Я их нашел в одном старинном доме, когда расследовал одно дело.
— Так что же, выходит, что Дзержинского убил Сталин?
Волин пожал плечами.
— Этого никто не знает. Во всяком случае, вещественных доказательств нет.
— А что есть?
— А есть вот что. Благодаря деятельности Загорского в 1925 году удалось пресечь вывоз музейных шедевров за границу. Однако в 1928 году продажи коллекций возобновились, и занималась этим специальная контора Госторга под названием «Антиквариат». А курировал продажи тот самый Георгий Пятаков, которого безуспешно пытался спихнуть железный Феликс.
Услышав это, Ирэн задумалась ненадолго, потом, хмурясь, поглядела на Волина. Загорский, Юсупов, ворованные шедевры — это, конечно, замечательно, но что делать с убийством Завадского? Орест пожал плечами: нет ничего проще. Надо узнать у «Лё Маре», кто им сдал для продажи юсуповские вещи. Пойдя по следу продавца, она, вероятно, дойдет до убийц.
— Но аукционы не дают сведений о клиентах, — возразила она.
— Очень даже дают, — сказал он, кивая на компьютер, — даже Загорскому дали, а он все-таки был частное лицо. А ты — страж закона. Пошли им официальный запрос в рамках уголовного дела об убийстве — пусть попробуют отказаться!
Ирэн покачала головой. Он не понимает. Полицейский не может давить на аукционный дом, это незаконно. Ей за это так прилетит, что даже подумать страшно.
Волин почесал подбородок и немедленно осенился. Пусть тогда их Николай Николаевич спросит, который Серегин. У него наверняка найдутся аргументы, чтобы разговорить аукционистов.
Иришка нахмурилась.
— Я не хочу быть обязанной Серегину… Он наверняка потребует, чтобы я за это пообедала с ним и его сыночком.
— Ты и не будешь ему обязанной, — отвечал великолепный Орест. — Я сам его попрошу. Он, конечно, поймет, что это для тебя, но формально обращаешься к нему не ты, а я. А я согласен быть обязанным Серегину и даже пообедать с ним — лишь бы руки не распускал.
На том и порешили. Эсэмэску старший следователь послал со своего телефона. Ответ пришел через минуту: «Посмотрю, что можно сделать».
Еще через час пришло новое уведомление. Оно гласило «Продавец юсуповских лотов — некий Хишам ибн Абдалла». Далее следовал телефонный номер загадочного продавца и адрес, по которому он жил.
— И тут арабы, — сказал Волин торжествующе. — Вот скажи мне, какое отношение Хишам ибн Абдалла может иметь к вещам князя Юсупова?
— Ты хулиган и ксенофоб, — хмурясь, заметила Ирэн.
— А по существу?
По существу, видимо, придется ехать к господину Хишаму и спрашивать, откуда у него взялись чужие вещи. И сделать это придется прямо сейчас, пока его не спугнули.
