— Соседушка, дорогой, — говорит она, — что ты здесь делаешь?
— Не надейся, всё прозаично, — отзываюсь я. — Но чур ты первая.
Я решил быть вежливым и компанейским. И не тревожиться, что кто-нибудь заметит меня за разговором с этой женщиной весьма одиозной наружности. Уже поздно, и все кругом беседуют с кем ни попадя. В более формальной обстановке я б, конечно, двести раз подумал. Но правда такова, что нечто в её взгляде привораживает меня. Что-то в глазах. Но что, я пока не улавливаю.
— О, — говорит она, и румянец густеет на пару тонов, — просто я хороводилась с Туре Мельхеймом. Ладно, мы с ним близко дружили. Бывают же в жизни ошибки, верно? Ты знаешь Туре?
Известие удивляет меня, но не до ступора. У Туре, насколько я посвящён, завидный послужной список.
— Знаю. А о какой «ошибке» речь?
— Да ты чего! Он же подсевши. Это первое, что бросается в глаза. Ну, второе, как в моём случае. Про первое не спрашивай, не скажу. А ты?
— Что я?
— Ты здесь чего делаешь? Кто тебя привёл?
— Туре Мельхейм.
У неё глаза на лоб. В буквальном смысле.
— Я построил им это всё.
— Ты???
Она озирается по сторонам, долго-долго. А потом происходит нечто неожиданное, прежде мне не доводилось сталкиваться с подобной реакцией. Она начинает дико хохотать. В этом хохоте клекочет первозданность и безудержность, интригующий звук, жаль, от него мурашки по спине.
— Знаешь, — удаётся ей наконец вымолвить, — знаешь, за кого я тебя приняла, когда встретила на лестнице? Наверняка он книжный дизайнер, сказала я себе, наверняка. Он весь как большой сериф. Прикинь?
— И что?
— Не так уж сильно я ошиблась!
— Не сильно, вроде как перепутала человека с шимпанзе.
— Чего?
— Видишь ли, у шимпанзе нет объёмного зрения. Эту привилегию получили люди, когда слезли с дерева и научились ходить прямо, возможно, это единственная неповторимая особенность человека. Так что книжным графиком шимпанзе быть может, а вот дизайнером интерьера — уж извините.
— Во как, — тянет она. — А так я тружусь в Министерстве по охране окружающей среды, это жена тебе наверняка рассказала. Только не спрашивай, чего я там делаю. Во всяком случае, объёмное зрение мне ни к чему. В бумажках ковыряюсь.
— Катрине мне не жена, мы не расписаны, — говорю я незнамо зачем. — Ну и как тебе нравится?
— Бар, ты имеешь в виду? Такой... симпатичный вроде. Пришлось повозиться?
— Да уж. Мы сломали тут всё до основания. Сегодня это не очень заметно, но здесь супер вентиляция, лучше уже не бывает.
— Мне это без толку, я ж курю. Тебя не напрягает? — спрашивает она и закуривает, не дожидаясь ответа, решительно выдыхает дым мне в лицо, спохватывается и начинает судорожно разгонять облако рукой, будто его можно аннигилировать. Коричневый лак не сочетается с помадой и наложен кое-как. Впрочем, при таких обкусанных ногтях это неважно. Видно, у неё нервы шалят.
— Мне так стыдно за тот бедлам, — говорит Сильвия.
— Забудь.
— А так — у меня не очень орёт музыка? Я страсть люблю музыку.
— Мы слышим музыку, но не громко. Да нет, совсем не громко.
— Предыдущие соседи жаловались всё время. У них детки маленькие.
— У нас нет. Да всё в порядке.
— Главное, не забывайте жаловаться. Если текст можно разобрать — значит, слишком громко.
Тут уж я хохочу, перебирая по части громкости и заливистости. «I will always love you!» И кошу глазом в её сторону. И понимаю наконец. У неё совершенно непуганные глаза, как у маленького ребёнка. Они круглые и чуть навыкате, дымчато-зелёного цвета. Эти глаза не лгут. Они глядят без смущения и видят меня насквозь; от такого открытия меня бросает в дрожь, хотя я чувствую, что у неё нет в мыслях зла. Одно любопытство. Что за странная женщина.
— Приятно было повидаться, — резко выворачивает Сильвия.
— Ты уже уходишь?
Я еле успеваю закрыть рот, чтоб не брякнуть «Я тоже собирался...»
— Нет, но я тут с компанией, они меня наверняка потеряли.
— То есть интерьер тебя не особенно впечатлил?
— Разве я не сказала, что мне понравилось? Я в этом не секу. Все эти модные навороченные места кажутся мне такими... одинаковыми.
— Одинаковыми?
— Ну да, сталь плюс дерево и побольше галогенок.
