Дефицит - страница 60

Марина в конце концов смирилась и стала налаживать здешнюю жизнь по образу и подобию столичной. Наверное, она любила мужа. Смирилась, но с каждым годом отвоевывала себе все больше прав, а он терпел и прощал ей многое, прежде всего застолье ее, о котором ни в сказке сказать, ни пером описать — завсекцией из ЦУМа, администраторша из театра, директорша гастронома, какие-то еще доставалы дефицита и еще лектор, политический обозреватель — для неофициальной информации, сколько у нас того, да сколько у нас этого, тогда как в Америке в два, а в Японии в три раза больше. Ну а в общем он благодарен ей за то, что дом, семья целиком были на ее плечах, что правда, то правда. Она забыла про Москву, делала сложные и многообразные свои дела с охотой и увлечением, не роптала и не корила мужа.

Сложилась его жизнь или не сложилась? В сорок пять уже пора ответить на такой вопрос. И он отвечает: да, сложилась. И продолжает складываться так, как ему хочется. Достиг ли он своего потолка? Определенно нет, потолка у него вообще не будет, ибо он практик.. Чем больше он делает операций, тем лучше и ему лично и людям. А то, что кому-то может показаться примитивной его установка, не его беда, а их. Для ученого есть потолок — степень, должность, звание. «На трех ногах пуще хромать станешь». Пусть у них будет десять званий, а у него — тысячи операций…

Месяц на небе подвинулся и заглянул в фонтан, теперь на воде было уже два месяца — еще фонарь со столба, отражались оба одинаково, соперничали и как будто иллюстрировали мысли Малышева о практике и науке — свет естественный и всеобщий и свет искусственный, местный. Тихая вода усиливала ощущение покоя, хотелось думать о вечном, о себе и о своей долгой жизни. «А месяц так же будет плыть, роняя весла по озерам, и Русь все так же будет жить, плясать и плакать у забора». Не станет его, унесут в морг, а месяц так же будет плыть…

Алла Павловна какая-то необычная, особенная, пришла после работы, заботливая… А ты — чурка с глазами, забыл, где виделись. Можно позвонить ей сейчас и сказать, что нашел причину. Она в том, что месяц так же будет плыть, а это несправедливо. Других причин он искать не будет. Ему не хочется вспоминать, рассказывать, волновать себя снова. Не от выдержки он молчит, не от замкнутости, как она думает, а от инстинкта самосохранения.

Надо менять, надо, сердце стучит, требуя перемен. А менять, между тем, нечего. Дожил до сорока пяти, а излишков не накопил и отбросов нет, ибо жил крепко, сгущая, себя, концентрируя. Все, что у него есть, неразменно. На куски не разрубишь. Не разделишь. Не оторвешь. Не менять надо, а сохранять, удерживать, отстаивать то, что есть. Иначе вымрешь как мамонт — от изменения среды обитания.

Рекомендация в выписном эпикризе: в целях дальнейшего выздоровления и благоприятного прогноза сменить планету Земля на планету Венера на такой-то срок.

Ладно, хватит городить-нагораживать, надо позвонить и пожелать милому доктору спокойной ночи. Она о нем помнит, он о ней тоже не забывает, пусть ей приснится цветной сон. Тем более, что пациент ее доволен собой — за весь день всего три сигареты и уши не опухли, все о’кэй. Нет ничего хуже для врача, чем больной, который не поправляется, лечишь-лечишь, из кожи лезешь, а он будто окаменел в своем недуге. Она там одна с двумя дочерьми, что делает? Наверное, сидит с младшей и помогает ей готовить уроки. Но почему он решил, что она одна, без мужа, что за придурь такая?..

У Катерины завтра экзамен по биологии. «Как ты провела отпуск, подружка? — А я не в отпуске была, я дочку в институт поступала».

Поднялся и пошел в корпус, глядя на воду и следя, как месяц поплыл в другую сторону, словно привораживая, обещая вот-вот показать картинку из ближайшего будущего. Малышев остановился, подождал, что-то и впрямь стало вырисовываться на воде, но он отвел глаза — сам знает, сам спланирует и распорядится. Не надо подсказывать. Навязывать. Предрекать.

Очереди у телефона не было, серый ящик прилип к стене и черная трубка на жестком шнуре торчала под углом предлагающе — бери меня и звони, разговаривай. Слева от автомата замызганное пятно от множества прикасаний. Пожалуй, он позвонит отсюда, незачем тревожить сестру, чтобы она открыла ординаторскую. Нашарил в кармане монету, Юра Григоренко снабдил, подошел к автомату, вставил монету в овальный вырез «2 коп» и снял трубку. Достал из кармашка ее бланк рецептурный с телефонами — а что, тоже лекарство, — и усмехнулся, он запомнил ее номера без бумажки, и служебный, и домашний. Со страху, будем считать, чтобы сразу звать на помощь. Из чего твой панцирь, черепаха? Главреж не прав, панцирь у нее не от страха, а от равнодушия ко всему, от бесстрастия. Плохая память тоже от равнодушия. Он телефоны ее запомнил, память у него отличная и панциря никакого нет.