— Сколько воюю,— командир совсем не стар, скорее — молод, но как скажешь иначе? — Сколько воюю, а таких бойцов не видал.— Резко повернулся, ушел к другому костру.
Вокруг этого костра все сразу зашевелились. Дядя Федор стал укладывать в мешок снедь и прочее, Петя подкинул новую порцию веток, девушки придвинулись ближе к огню... Но тут снова появился командир.
— Дай сюда мешок! Реквизирую к чертовой матери все! — забрал консервы, отрезал своим ножом две трети сала, из мешочка отсыпал часть рафинада девушкам, остальное сунул в карман шинели.
— Там ребята пулемет перли и автоматы, между прочим, не забыли, а ты — так только о жратве и помнил!
— Зато ребятам есть теперь чем подхарчиться,— опять подал голос Петя,— благодаря Кузьмичеву...
Командир несколько мгновений изучал взглядом Петю.
— Он у меня боец, а не интендант! Это что? — достал очередной мешочек.
— Мука,—не поворачивая головы, безучастно ответил дядя Федор.
— Муку оставляю,— принял решение командир. Встал, ушел, унося в обеих руках еду к своему костру.
— А что с мукой-то делать? — спросил Петя.
— Блины,— тем же голосом ответил дядя Федор.
— Какие блины? На чем? На ладони? Ты еще шутить можешь, дядя Федор?
- На лопатке.
— Ты что, дядя Федор!
— Поживи с мое, да с мое победуй,— рассердился теперь уже дядя Федор,— дак в ладони щи сваришь! — Рассердясь, он ожил, стал энергичным. Закомандовал:—Возьми котелок, натопи снегу. А вы, девки, сучьев еще наломайте. Да посуше, чтоб без дыму горели!
вот на саперной лопатке, сунутой в жар, печется первая лепешка. Все четверо не спускали с нее глаз.
— Это ж надо,— бормотал будто бы про себя Петя,— вспоминаю отряд, как курорт. Землянки, нары, столы! Баня! Медпункт, парикмахер! По утрам зарядка, на ночь зубы чистили! Не ценили, ох, не ценили! Дядя Федор, может, готов блин?
Дядя Федор на Петины слова не обращал внимания.
— Петя, а наши... они скоро должны подойти? — это Юля.
— Если без раненых, налегке... Должны бы, пора...
— А как ты думаешь...
— Что мне думать! Наши пулеметы до конца били. Вернутся ребята. Ты что — боишься за кого?
— Скажешь тоже! — вмешалась в разговор Нина. —Ты что — сам не болеешь?
— Я-то болею, может, побольше твоего! Женька ведь там! Мы с ним из окружения вместе выходили. Ох, быстро соображает! Раз мы подходим с ним к хутору, думаем, пустой. Вдруг выходят из дома—немцы! Тут Женька мне:—Руки вверх! Как я послушался — до сих пор не понимаю... Поднял— идем; Гриневич вроде ведет меня: автоматом в спину тычет. Немцы, вижу, ждут. Тут Женька шепчет:—«Дойдем до окопа — прыгай!» Тут только я замечаю метрах в десяти окоп... Мы-то шли по открытому пространству... Во как надо соображать!
— Этот вернется,— заметил дядя Федор,— этот— солдат. На-ка,— поднес Юле лопатку,— готов!
Дядя Федор скинул горячую лепешку в Юлины руки.
— Сала только на подмазку и оставил,— сокрушался он, смазывая лопатку куском сала. Передразнивал:— Рек-ви-зи-рую! А что бы он без моего харча сейчас делал?
— Снег бы жарил,— подхватил Петя, наливая из котелка жидкого теста на лопатку.— Совершенно правильно рассуждаешь, дядя Федор!
И вдруг раздалась над костром чья-то веселая скороговорка:
— Тетушка Варвара, меня бабушка прислала: дай сковороды да сковородничка, мучки да подмазочки; вода в печи,— блины хочет печи!
Подняли головы: стоял над ними высокий парень в армейской шинели, в шапке со звездочкой.
(И был это Алексей, вылитый Алексей — только одетый в военное!)
— Женька! — вскочил Петя.—Товарищ командир! Жив! Вернулись! — Хлопнул по плечу раз и другой.— Умница! Садись, нон твой блин печется.
— Иду от костра к костру,— проговорил, садясь на снег Гриневич,— везде по семи молодцов на один блин. А здесь, гляжу,— четверо. Дай, думаю, попрошусь: авось, не прогонят.
— Дядя Федор,— подгонял Кузьмичева Петя,— может, готов блин?
Кузьмичев, ловко перевернув блин на лопатке, ответил:
— Сейчас... сейчас... с пылу, с жару подам... Держи!
— Ну, что там было? — нетерпеливо спросил Петя.
— Если б не пулеметы... Много немцев. Пьяные...— Гриневич отламывал куски лепешки и ел, обжигаясь.
— Пьяные — значит, боялись,— рассудительно вставил дядя Федор.
