же»…
Бальтазаров метнул в него дикий взгляд и ухмыльнулся, обнажив длинные желтые клыки.
Погрозил пальцем, взглядом окинул кухню, на секунду задержавшись на окне, за которым
тучей вихрились голуби, взрыкнул было, но тотчас же повернулся к колонке и заулыбался
своей жуткой зубастой улыбкой.
- Огонь, хорошо, это хорошо, - забубнил он. - Ну! - и он уселся на стул, предназначенный
для него. - Чего пригорюнились, родственнички? А, Кир-рюха?! - и хохотнул, раззявив
пасть полную острых зубов.
- Сеня, - выдохнула Ольга Александровна и начала сползать с табурета.
- Э, так негоже! А ну-ка, Степка, подыми мать, усади на стул. Хорошо же вы папку
встречаете! - Бальтазаров потемнел лицом, - не надо мне тут обморочничать, несите водку, праздновать будем!
Ольга Александровна, несколько бессмысленным взглядом вперившись в пол,
пробормотала:
- Так нет водки у нас... Кирилл… Олегович все выпил, уж несколько дней как…
- Значит, не ждали, - поморщился Бальтазаров, - а? - он злобно уставился на Степана и
его девку - та взвизгнула и ринулась прочь из кухни. Степан, впрочем, выдержал
отцовский взгляд и просипел:
-Так ты же… преставился, бать. Схоронили мы тебя…
- И что же? Ты мне не рад, сын? Может мне уйти? Водки хочу! - заорал он на весь дом
гулким басом. - Бутылку, две! Неси, давай!
«Что же будет теперь? - внутренне верещал Снарядов, - ведь теперь конец всему, всему!»
Он явственно вспомнил беседу с похоронным стариком. Выходило так, что коль не
принятый ни одним из миров чудовищный Бальтазаров нашел способ избежать тенет
послежизни и вернуться в мир материальный, то все основополагающие законы
вселенной пошатнулись и дали сбой.
«Господь не потерпит этой пакости! - верещал он беззвучно, - нас ждет апокалипсис! Мы, как колосс на глиняных ногах рухнем теперь, не только дом наш, не только страна наша, но и весь мир! Все устройство вселенское падет, ибо нет логики больше, нет
неоспоримости. Иисус…»
-Ии-с-у-у-у-ус?! - проревел Бальтазаров, приподнявшись со стула, - Бог, значить?! Ты, Кирюха, в поэтичном пьянстве своем весь мозг проел. Тебе теперь одна дорога - на тот
свет, и та благодаря мне заказана. Жалкий ты червь, Кирюха, безголосый и никчемный.
Тебе книги заповедовали что? Не поминать имя Господне всуе! ( Бальтазаров так зыркнул
на Снарядова, что тот чуть не обмочился от страха.) А отчего завет такой дан был? Оттого
что неведомо тебе истинное имя Господа нашего. Но я узнал!
Он хитро прищурился, и только сейчас Снарядов с тупым изумлением, хотя, казалось, что
изумляться уже было нечему, заметил, что стул, на котором сидит Бальтазаров, выпустил
кожистые щупальца и обвил ноги покойника. - Имя Господне - АЗИМУТ! - изрек
Бальтазаров, и в это мгновение на секунду стало абсолютно тихо кругом. Неслышно текла
вода из крана, бесшумно ревело пламя в колонке, словно в немом кино мельтешили голуби
за стеклом.
- Азимут, - в абсолютной тишине слово это прозвучало как приговор.
И снова мир обрел звуки.
- Конечно, Азимут, - встрял Степан, - потому что путь указывает. Ты, бать, вот что, лучше
расскажи нам, как тебя черти в аду ебли, без этой фантасмагории!
Бальтазаров зыркнул на сына, приподнялся было со стула, и щупальца рванулись следом, и
пламя из колонки потянулось за ним, но тотчас же сел обратно и устало произнес:
- Я тебе, паршивцу, сказал водки мне принести. Ступай в ларек, что под домом, и купи
две бутылки. Подешевле бери, подлец, - он зевнул и как-то осунулся. - Не по себе мне тут
с вами.
Все это время находящийся в экзистенциальном коконе Снарядов пытался совладать с
мертвым ужасом, сковавшим его.
«Значит, Азимут, - шептал он, - теперь, когда имя Бога прозвучало, мы все погибнем. Нет
спасения».
- Разумеется, нет, - снова прочитал его мысли Бальтазаров, - а вы бы и так сдохли. Как
лемминги. Не волнуйся, Кирилл, ты подумай лучше о… сезонной миграции, - он снова
зевнул и на сей раз ощутимо уменьшился в размерах, - или о генеральной уборке…
Сегодня наступит конец света, и я пророк его.
- Надо было тебя разрубить! - заверещал Снарядов, - и отдать твоему отцу-матери и
кладбищенскому деду-прадеду. Не тебе решать, когда миру конец! Не ты судить нас
