дней, оформилось в крепкую сердечную боль. «Скоро!» - усмехнулась она про себя и
заглянула в глазок.
За дверью, припорошенный похожим на сперму снегом, стоял поэт Снарядов. Он
улыбался дико и размахивал то ли конвертом, то ли открыткой.
- Кто там, мать? - раздраженно заорал из соседней комнаты Степан.
- Это Снарядов, сынок, спи! - пискнула она. Вид поэта, в особенности конверт, который
он держал в руке, наполнил ее вдруг праздничным детским предвкушением.
- Сейчас, сейчас, - она торопливо сняла цепочку с двери и в два приема отомкнула замки.
Снарядов тотчас же просочился в коридор.
- Закрой дверь, закрой, - прошипел он Ольге Александровне.
Захлопывая дверь, она увидела в полутьме подъезда крошечную фигурку с огромной
головой. Отчего-то образ этот вызывал опасения. Ей привиделось, что девочка-
гидроцефал, а это была именно она, пришла для того, чтобы забрать ее счастье. Ее
счастье. Внезапно она осознала, что счастлива.
- Ты проходи, проходи, - залепетала она, – не разувайся.
Некоторое время они оба толкались в тесноте коридора, пока Снарядов наконец не прошел
на кухню, шумно топая.
Первым делом он подошел к холодильнику, открыл его и моментально опытным взглядом
нашарил полупустую бутылку водки, что оставалась после поминок. Цепко ухватившись
за вожделенную бутылку, он потянул ее на себя, открыл и припал к ней губами. Двумя
долгими смачными глотками Снарядов опорожнил бутылку и поставил ее обратно в
холодильник. После подошел к кухонному столу и сел.
Ольга Александровна, не чувствуя ног, присела рядом на краешек табурета. Снарядов же
протянул к ней руку, будто собираясь пожать, но когда она протянула свою ладонью вверх, вложил в нее открытку.
- Что уж там, - довольно хохотнул он, оглаживая подбородок. - Жив Сенька!
На открытке был изображен усатый молодец с крупным псом на руках. За спиной у
молодца раскидывалось море широко и в лучах восходящего солнца серебрились барашки
на воде.
Неуклюже Бальтазарова перевернула открытку и впилась взглядом в строки, написанные
торопливым жадным почерком ее мужа:
«Здорово, Кирюха! - кричали фиолетовые чернила, - подыхай без оглядки, кроме как не
лезь на грядки. Скоро приду на блядки.
Твой Семен».
Открытка выпала из враз ослабевших рук Ольги Александровны и спланировала на
грязный линолеумный пол. Она уставилась на Снарядова, ощущая ужас и восторг.
Поэт осоловело глядел на нее, покачиваясь на стуле.
- Кирилл, - наконец прошептала она, - что это значит?
- А что! - хмельно взвизгнул он. - То и значит! Вернется, поди, Сенька!
- Но я же сама… ты же видел…
- Что видел, что? - быстро зашипел Снарядов, - что закопали? Видел, не видел, какая
разница? Все это в прошлом, Оля, а у нас сейчас настоящее. И вот, гляди, - он поднял с
пола открытку и упер ей прямо в нос. - Это реальность. А раз так, то и поэтическая
справедливость, - он внезапно икнул и виновато уставился в окно. Тотчас же вскочил, опрокинув табурет, и отшатнулся к стене.
Ольга Александровна повернула голову в направлении его взгляда и онемела. За окном, на
высоте четвертого этажа, отчетливо угадывалось прижатое к стеклу лицо старика-ведуна с
похорон. Он встретился с нею взглядом и вмиг растворился во тьме, словно и не было
его. Только почудилось ей на мгновение далекое уханье огромного голубя.
- П-проклятые психопомпы, - буркнул Снарядов. - Водка есть еще?
- Нет...
- А, ебена матрона. Ни в пизду, - грустно и отстраненно забубнил Снарядов, уже
совершенно размякший. - Говорил я тогда Сене: «Не иди, не иди!..» А он... -Ты
слушаешь, блядь, или нет? - заорал он и так грохнул по столу, что чашки, вавилонской
башней лежащие друг на друге для просушки, разлетелись в разные стороны.
- Мама, что за шум? – недовольно реванул Степан за стеной.
Бальтазарова уставилась на поэта.
- Послушай, Кирилл, - внятно прошептала она, - если Сеня не умер, то... что он такое? И
что это за... что это за идиотская открытка?
- Какая открытка? - Снарядова развезло. - А,открытка, ебена матрона, это, мать, открытка, э-э-э-э... Ото бля... отображающая бесконечную милость задверья.
Бальтазарова подбежала к Снарядову и ударила его открытой ладонью по лицу. И еще. И
