вот уже она глядит в небо, в серое бесконечное небо.
Вот, что он сказал:
«Солнышко, ты умерла. Ты умерла, любимая. Тебя больше нет».
Она лежала посреди дороги, неловко подвернув левую ногу. Туфли слетели и
валялись рядом, теперь уже бесхозные. Машина ударила ее в грудь, подмяла
под себя, сровняла с асфальтом. Разорвала живот, наматывая внутренности ее
на колеса. Двадцатилетний водитель-убийца отчаянно вжался в сиденье,
вцепившись в руль, и тихонько заскулил.
Было пять часов утра.
Жилтоварищество
Анатолий Петрович Мертвецкий, человек недюжинного внутреннего
содержания, воспринимал жизнь человеческую как наказание. По вечерам,
приходя с чудовищной работы, что вызывала у него исключительно омерзение,
даже в те минуты, когда он получал зарплату, глядя на подушкообразное лицо
жены, следящей за ним тараканьими глазами, ужасаясь своему огромному
трехлетнему сыну, Анатолий Петрович внутренне выл. Внешне, впрочем, он
всегда оставался абсолютно спокоен, даже несколько отстранен. В тот день, в
частности, когда умер его близкий друг, бухгалтер Бубенцов, пав жертвой
замысловатой поножовщины в общественном транспорте, и мать последнего,
полубезумная учительница истории, в домашнем халате и тапочках на босу
ногу заявилась к Мертвецкому, голося истошно, он лишь поглядел на нее
строго и поинтересовался, много ли ножевых ранений нанесли Бубенцову и на
месте ли все внутренние органы покойника. После чего, не дожидаясь ответа,
захлопнул перед ошеломленной старушкой дверь и уселся пить вкусный морс.
Мертвецкий относился к тому типу людей, для которых на этом свете все уже
кончено, вне зависимости от обстоятельств. Смерть представлялась ему
избавительницей от земных страданий. Страдание же виделось ему во всем. Не
раз, украдкой поглядывая на свой живот, он представлял, как в глубине кишок
его зреет огромная раковая опухоль. Наблюдая за сыном, Мертвецкий
непроизвольно снимал мерку с младенца и подсчитывал в уме расходы на
похороны и памятник для невинного, хоть и полоумного, дитяти. Занимаясь
механическим сексом с женой, он неоднократно блевал ей на грудь, но
исключительно в мыслях. Испытывая мучительный оргазм, Анатолий Петрович
всегда мычал, порой даже блеял, в ужасе от того, что малая толика его «я»
остается внутри жирного тела жены. В такие моменты он всегда особенно
сильно хотел умереть и тотчас же разложиться с целью досадить жене.
В тот страшный вечер Анатолий Петрович расхаживал по кособокой прихожей,
то и дело вскидываясь, будто норовистый жеребец. Думал он о смерти.
Мнилось ему, что смерть - это красивый, атлетически сложенный мужчина в
летах, с высоким лбом, но отчего-то с одним только глазом. Мужчина
улыбается тонко, надменно и, взявши Анатолия Петровича под руку, ведет
галантно к черной пропасти, в которую надобно падать. Вечно. При мысли о
вечной тьме, за гранью которой в предательски близкой недосягаемости,
возможно, ждет его теплый, наполненный любовью и слепящим одиночеством
мир, Анатолий Петрович принимался хохотать, ожесточенно хлопать себя по
ляжкам и всячески выражать свою экзистенциальную нездешность. Его
непутевый трехлетний сын, больше похожий на громадного шмеля в
человеческом облике, всегда реагировал на отцовский припадок одинаково -
вытягивался в струнку и гортанно мычал: «Аня! Аня!» Так звали его сестру,
нерожденную, впрочем. С сестрой этой вышел забавный казус. О ее зачатии
неоднократно шла речь. В результате этих разговоров на том свете
определилась невинная душа, готовая к новому воплощению. Звали девочку
Аня, и в прошлой жизни она была безноженькой. Но не той, воспетой
Александром Вертинским, безноженько а удивительным природным феноменом
- трехметровой амебой, рожденной с головою, но без рук, ног и половых
принадлежностей. Прожив тринадцать лет в подобном образе, она наконец
умерла от тифа и с тех пор ожидала нового воплощения во внешних сферах.
Прикинув все «за» и «против», чета Мертвецких решила отказаться от второго
ребенка. В результате накрепко привязанная к ментальной пуповине жены
Анатолия Петровича Аня обречена была следовать невидимо за своей матерью,
находясь между мирами. Сын Анатолия Петровича по-своему жалел девочку и
