Радоня прибыл в Рудник радостно возбужденный. Ему была неведома причина вызова, но, исходя из прошлого, он рассудил, что опять у жупана намечается пир. Что ж, после таких удач и попировать не грех. Однако, едва он увидел лицо жупана, радостного возбуждения как не бывало. Когда же он заметил в руках жупана плеть, душа Радони и вовсе ушла в пятки. Точнее, направилась к пяткам, ибо дойти туда она не успела — жупан с перекошенным от злобы лицом начал хлестать Радоню плетью по чему попало. Потом, немного успокоившись и поостыв, бросил плеть на пол и с шумом уселся на стул о четырех ножках с высокой резной спинкой.
— Встань, подлец! — Голос жупана гулким эхом пронесся по большой, пустынной зале.
Радоня, кривясь и кряхтя от боли, поднялся и хмуро, исподлобья посмотрел на своего господина.
— Знаешь ли ты, дурак, что я готовлюсь сейчас к большой рати? — вопрошал Никола.
— Слышал, жупан.
— Знаешь ли ты, что даже я сейчас сижу смирно и в пределы Дубровника даже слуг своих, окромя лазутчиков, не посылаю?
— Слышал и об этом. — Радоня наконец начал понимать причину гнева жупана.
— Так как же посмел ты, жалкий раб, осквернить ту землю своими опанками[16] и перехватить добрую часть моей будущей добычи!
— Прости, пресветлый. — Радоня упал на колени и приблизился к жупану. — Бес попутал, ей-богу, — Радоня перекрестился. — Не хотел я идти в Дубровник. Кони сами по привычке свернули на ту дорогу…
— Приведи мне этих коней, я тут же отправлю их прямехонько на живодерню.
— Пощади, жупан. — Радоня упал ниц и тут же снова поднял голову. — Ей-богу, не хотел я идти в Дубровник.
— Куда хотел?
— В Боснию, к Любише Богданчичу. Отомстить за свой прежний позор и бесчестие.
— Отомстил? — Голос жупана смягчился.
— Иначе не стоял бы я сейчас перед тобой.
— Ну ладно. — Жупан встал, подошел к лежавшей на полу плети, поднял ее. — Были гости из Дубровника. Счет на тебя прислали.
Жупан Никола помолчал, затем повернулся к Радоне и плетью поднял его подбородок вверх так, чтобы глаза вассала смотрели прямо в его глаза.
— Сколько скотины угнал?
— Сто пятьдесят голов.
— Врешь!
— Бог свидетель, жупан.
Жупан убрал плетку, и голова Радони слегка опустилась.
— Половину стада пригонишь мне, и дело с концом. Понял?
— Как не понять, — ответил Радоня, вставая.
— Половину стада, — жупан упер кончик плети в грудь властелина, — и всех себров, плененных тобой.
Глаза Радони совсем потухли, голова упала на грудь.
— И смотри у меня… Сам знаешь, что со мной шутки плохи.
Радоня поклонился и вышел. Жупан Никола тут же кликнул Черного Джюру.
— Седлай коней, — сказал он ему. — На рудники поедем.
Оплата по счету дубровчанам не нанесла жупану Николе практически никакого ущерба. Он с лихвой мог возместить эту потерю уже в ближайшие дни. Недаром и сейчас собрался на монетный двор в Сребреницу, раскинувшуюся в окрестностях Рудника. Лишь раз побывал он там после отвоевания Рудника у князя Лазаря, и давно уже назрела надобность наведаться туда снова.
Едва жупан вместе с Черным Джюрой и двадцатью дружинниками покинул квадратные стены крепости Рудника и направил коня к Старому Рудишту, где добывались и перерабатывались — еще с римских времен — серебро, свинец и медь, его нагнал слуга.
— Господин! — закричал он, придерживая коня. — Прибыл купец Жоре Бевшич, просит немедленно встретиться с ним.
— А, черт, как не вовремя, — выругался жупан. Он не любил, когда его заворачивали с полпути. Но дело, с которым прибыл Бевшич, было важное, и нужно оно было в первую очередь ему самому, Алтомановичу, ибо дубровчанин этот был не простым купцом, не мертвым товаром торговал он, а живыми душами — рабами. Рабов же он скупал у всех, у кого можно было их скупить, но больше всего — у Алтомановича. И продавались в рабство не кто иной, как себры — боснийские и сербские крестьяне, которых люди жупана похищали у своих соседей.
— Ладно, скажи гостю, пусть дожидается меня в Сельцах. До заката солнца я буду там.
Жупан Никола стеганул коня плетью и понесся вперед. Слуга же вернулся назад и передал Жоре Бевшичу, что нужно ему ехать в дубровницкую колонию Сельцы, где и дожидаться жупана. А Алтоманович тем временем уже подъезжал к монетному двору. С детства он любил наблюдать, как из грубого бесформенного куска драгоценного металла выковываются блестящие круглые монеты, которыми изо дня в день пополнялась его казна. А сейчас деньги были нужны ему особенно.
