Андрия узнал этот голос. Он тут же выскочил во двор и подбежал к дочери.
— Зорка?! Чего это с ней, мать? — непонимающе посмотрел он на жену.
— Рожает наша Зорка, аль не видишь, — зло выкрикнула Драгана. — В дом ее нужно скорей. Не стой как пень.
Драгана под руки уже тащила тяжелое тело Зорицы, а та из последних сил помогала ей, еле переставляя ноги. Андрия наконец-то пришел в себя, отстранил жену и взял дочь на руки. Она нежно обвила руками его шею и зашептала потрескавшимися губами:
— Батюшка, миленький…
— Стели, стели, мать, быстрей. — Андрия внес дочь в дом.
Драгана и так уже хлопотала, расстилая на сундуке перину и все остальное, что было необходимо в таких случаях. Зорица, чтобы хоть немного заглушить боль, крепко прижималась к отцу. Но это помогало мало. Ребенок требовал свободы, рвался наружу. Лоб у Зорки покрылся испариной, волосы слиплись, низ живота, казалось, разрывался на части…
Едва услышав первый крик своего младенца, Зорица впала в беспамятство. Сказались переживания и тяжести последнего месяца. Лишь на третий день она очнулась. Еще через пару дней встала и с тех пор уже не разлучалась со своим Милком, как она назвала сына. И отец с матерью не чаяли души во внуке, и Гргуру полюбился малыш — крепкий, ладный, даже в голосе, когда плакал, отчетливо слышались басовые нотки. Настоящим юнаком станет, когда вырастет.
Однако первые трудности начались, когда пришла пора крестить ребенка. Ни отец, ни мать, получив из небытия не просто дочь, но дочь с внуком, не решались расспрашивать Зорицу о происшедшем: то ли боялись причинить ей боль воспоминаниями, то ли не желали услышать такое, от чего им самим станет муторно. Решили — время придет, сама расскажет. И Гргура просили ни о чем не допытываться у сестры. Попу же было глубоко наплевать на внутреннюю боль человека — он ведь не имел права окрестить ребенка, не зная ничего о его отце. Зорица же упорно молчала, не желая даже святому отцу открыть тайну души своей. Не один перпер и не одного поросенка отнес старый Андрия заупрямившемуся попу, чтобы уломать его и окрестить Милко, дабы не рос он нехристем.
38
Гавро Савич был зол на судьбу. Все его соседи давно уже выдали замуж дочерей, ровесниц его Славкицы. И даже Андриева Зорка, как оказалось, осталась вдовой, хоть ее мужа никто и не видел. И только он все никак не мог пристроить свою Славкицу. Был, правда, один жених из той же Грбуши, да почему-то изменил свои планы. А больше никто и не зарился, хотя никто не мог бы назвать его дочь дурнушкой. И ежели девка не выйдет замуж в ближайшие год-два (а ей уже стукнуло семнадцать), то перезреет, как яблоко в октябре. Все это злило Гавро, оттого и набрасывался он то и дело на дочь, используя для этого любой повод.
Но не легче было и самой Славкице. Она-то во всех своих неудачах винила только саму себя. Когда же узнала, что вернулась забытая уже всеми Зорица, да еще и с мальчонкой, ей выть захотелось. Почему же на нее никто внимания не обращает? Ведь она и по хозяйству умеет, и приласкать смогла бы… Замечала она, правда, на себе косые взгляды Стефана, сына властелина Николы Орбелича, да кто она ему. Поиграть с ней в любовь он, конечно, может, а жениться… Кто же позволит властелину жениться на дочери себра… Дочь себра… Постой… Но точно так же не позволено дочери себра выходить замуж за влаха… А не во влаший ли катун частенько бегала Зорка тайком от всех и от нее, Славкицы, лучшей своей подруги? Но однажды Славкица ее выследила. Никому, правда, Славкица тогда ничего не сказала. Ведь лучшая же подруга. Но время делает свое дело…
И вот уже по деревне поплыли слухи о том, что Зорица Живкович, Андриева дочь, забрюхатела от влаха и что это она сама сбежала от законного, просватанного уже жениха к влаху, и что бежали они потом с влахом от правосудия в Дубровник, но, видимо, там влах нашел себе девку более по душе, а ее, Зорку, брюхатую уже чуть ли не на девятом месяце, выгнал прочь, угостив на прощание тумаками. Слухи, словно паутина, опутывали один за другим все деревенские углы с неимоверной быстротой. Дошли они, разумеется, и до Андрии с Драганой. Оба не на шутку испугались. Ведь законы того времени были суровы. По Законнику, который оставил потомкам на память Стефан Душан, крестьянку, по собственной воле согрешившую с бесправным влахом-пастухом, обязаны сжечь живьем на костре. И, естественно, всегда найдутся жаждущие увидеть кровь, опаленную огнем. Вот уже в селе некоторые начали неистовствовать, требуя казни. И, как ни странно, больше всего в этом усердствовал Гавро, побратим Андрии. Впрочем, тому можно было найти два объяснения — он метил на место сельского старосты-кмета и желал хотя бы казнью дочери своего побратима насолить собственной судьбе, такой безжалостной к его Славкице.
