Менее чем через четверть часа я останавливаюсь перед домом номер семь по улице Вожирар. Входная дверь распахнута настежь. Она в таком аварийном состоянии, что к ней страшно даже прикоснуться.
Я взбегаю на третий этаж, использую свой универсальный сезам, с помощью которого, как вы уже знаете, я открываю любые замки.
Берлога Бурже похожа на общественный туалет. Комната, кухня, прихожая — все в запущенном состоянии,— захламлено, завалено в неописуемом беспорядке.
В раковине на кухне целые Гималаи немытой посуды.
Кровать покрыта одеялом, которое уже нельзя было бы использовать как флаг в случае капитуляции! Для пиратскою же — вполне подошло бы!
Пораженный обстановкой, я застываю посередине комнаты. И вдруг меня словно осенило, я подскакиваю на месте, как Сенж-Сенж[20].
В такие моменты мой мозг работает словно радар.
Я направляюсь прямо к кровати и заворачиваю матрас в изголовье вместе с постельным бельем. И вот то, что я ищу: небольшой бумажный пакет. В нем пятьсот тысяч франков.
— Вот и все! — сообщаю я, садясь за руль.
Бурже старается улыбнуться, но улыбка получается вымученной.
Я сворачиваю на мост, направляясь, конечно же, по месту своей службы.
— А в больницу разве сюда? — простота Берюрье меня доводит иногда до бешенства.
Удар ногой в щиколотку и он, издав поросячий визг, выключает свой неуместно изрекающий глупости речевой аппарат.
Двор криминальной полиции похож на многие больничные дворы. Мне приходилось видеть и пострашнее!
— Вы сможете идти самостоятельно? — спрашиваю я парня, когда мы останавливаемся перед входом в здание.
— Думаю, что смогу...
Если он думает, значит, он существует!
В сопровождении своих верных коллег мы со сторожем Бурже проходим по коридорам полиции. Таблички на дверях кабинетов такие, как например, «Отдел инспекторов» или «Комиссар такой-то» слегка шокируют сторожа, и он даже выражает свое удивление тем, что эта больница отличается от других, в которых ему приходилось бывать.
Я открываю дверь своего кабинета и включаю свет.
— Прошу вас, входите и будьте как дома! — приглашаю я остолбеневшего Бурже.
Ноги его становятся ватными, непослушными. Наблюдательный Берю, поняв это, помогает ему поудобнее устроиться в жестком кресле.
— Как ваша бедная голова? — спрашиваю я ночного сторожа авиазавода.
Он слишком потрясен, чтобы ответить мне.
Молчим и мы. Прислонившись к двери, Пино начинает разминать сигарету, превращая ее, как всегда, в лохмотья.
Берюрье сдвигает на затылок свою фетровую мочалку, которую он называет шляпой.
Пора начинать.
Бурже поднимает наполненные страхом глаза на мое доброжелательное лицо.
— Гладкое дело, правда? — спрашиваю я его.— Два трупа, да и вам досталось...
С большим трудом он отклеивает язык от розового нёба, чтобы промычать беззвучное «да».
Тогда я очень театральным жестом достаю из кармана знакомый ему пакет, увидев который он зеленеет.
— Тебе плохо, сокровище мое? — спрашиваю я.
Он молчит.
Я разворачиваю сверток и начинаю тасовать купюры словно карты.
— Это твои сбережения?
— Да... Я хотел купить мотоцикл...
— Придется подождать,— говорю я.— Немного, лет пять. Правда за это время цены могут подскочить...
— Но... Я...
— Да, корифей, ты! Ты решил надуть нас, обвести вокруг пальца, но пальцем в небо попал сам! Легенда о нападении на тебя шита белыми нитками. Я сейчас расскажу, как все было. Тебя купили за полкуска. За эти паршивые деньги ты отключил сигнализацию и отвлекал игрой в карты своего напарника, когда вор дважды проходил мимо вашего бюро. Только после того, как грабитель спокойно вышел с завода, ты отправился в свой очередной обход... Из которого тебя принесли мои коллеги. Ты сыграл роль пострадавшего... Я ошибаюсь?
Он отчаянно пытается защищаться:
— Но это неправда! Клянусь!
— Не стоит клясться! Ты не свидетель, а обвиняемый!
— Но вам должно быть стыдно так обращаться со мной. Моя голова просто раскалывается.
— Как и было обещано, вам сейчас сделают снимок.
Я обращаюсь к Берюрье, главному специалисту по раскрепощению хитрецов, молчунов и всякого иного отребья:
— Сделай рентгенограмму этому месье... Я думаю, что достаточно будет всего лишь одного снимка.
