|
| But in this case there was still the diffidence, the angularity of inexperienced youth, an awkward feeling; and there was a sense of consternation as though some one had suddenly knocked at the door. | Но тут всё та же несмелость, угловатость неопытной молодости, неловкое чувство; и было впечатление растерянности, как будто кто вдруг постучал в дверь. |
| The attitude of Anna Sergeyevna--"the lady with the dog"--to what had happened was somehow peculiar, very grave, as though it were her fall--so it seemed, and it was strange and inappropriate. | Анна Сергеевна, эта "дама с собачкой", к тому, что произошло, отнеслась как-то особенно, очень серьезно, точно к своему падению, - так казалось, и это было странно и некстати. |
| Her face dropped and faded, and on both sides of it her long hair hung down mournfully; she mused in a dejected attitude like "the woman who was a sinner" in an old-fashioned picture. | У нее опустились, завяли черты и по сторонам лица печально висели длинные волосы, она задумалась в унылой позе, точно грешница на старинной картине. |
| "It's wrong," she said. | - Нехорошо, - сказала она. |
| "You will be the first to despise me now." | - Вы же первый меня не уважаете теперь. |
| There was a water-melon on the table. | На столе в номере был арбуз. |
| Gurov cut himself a slice and began eating it without haste. | Гуров отрезал себе ломоть и стал есть не спеша. |
| There followed at least half an hour of silence. | Прошло, по крайней мере, полчаса в молчании. |
| Anna Sergeyevna was touching; there was about her the purity of a good, simple woman who had seen little of life. The solitary candle burning on the table threw a faint light on her face, yet it was clear that she was very unhappy. | Анна Сергеевна была трогательна, от нее веяло чистотой порядочной, наивной, мало жившей женщины; одинокая свеча, горевшая на столе, едва освещала ее лицо, но было видно, что у нее нехорошо на душе. |
| "How could I despise you?" asked Gurov. | - Отчего бы я мог перестать уважать тебя? -спросил Гуров. |
| "You don't know what you are saying." | - Ты сама не знаешь, что говоришь. |
| "God forgive me," she said, and her eyes filled with tears. | - Пусть бог меня простит! - сказала она, и глаза у нее наполнились слезами. |
| "It's awful." | - Это ужасно. |
| "You seem to feel you need to be forgiven." | -Ты точно оправдываешься. |
| "Forgiven? No. | - Чем мне оправдаться? |
| I am a bad, low woman; I despise myself and don't attempt to justify myself. | Я дурная, низкая женщина, я себя презираю и об оправдании не думаю. |
| It's not my husband but myself I have deceived. | Я не мужа обманула, а самое себя. |
| And not only just now; I have been deceiving myself for a long time. | И не сейчас только, а уже давно обманываю. |
| My husband may be a good, honest man, but he is a flunkey! | Мой муж, быть может, честный, хороший человек, но ведь он лакей! |
| I don't know what he does there, what his work is, but I know he is a flunkey! | Я не знаю, что он делает там, как служит, а знаю только, что он лакей. |
| I was twenty when I was married to him. I have been tormented by curiosity; I wanted something better. 'There must be a different sort of life,' I said to myself. | Мне, когда я вышла за него, было двадцать лет, меня томило любопытство, мне хотелось чего-нибудь получше; ведь есть же, - говорила я себе, - другая жизнь. |
| I wanted to live! | Хотелось пожить! |
| To live, to live! . . . I was fired by curiosity . . . you don't understand it, but, I swear to God, I could not control myself; something happened to me: I could not be restrained. I told my husband I was ill, and came here. . . . And here I have been walking about as though I were dazed, like a mad creature; . . . and now I have become a vulgar, contemptible woman whom any one may despise." | Пожить и пожить... Любопытство меня жгло... вы этого не понимаете, но, клянусь богом, я уже не могла владеть собой, со мной что-то делалось, меня нельзя было удержать, я сказала мужу, что больна, и поехала сюда... И здесь всё ходила, как в угаре, как безумная... и вот я стала пошлой, дрянной женщиной, которую всякий может презирать. |
| Gurov felt bored already, listening to her. He was irritated by the nawe tone, by this remorse, so unexpected and inopportune; but for the tears in her eyes, he might have thought she was jesting or playing a part. |
