Таким образом случилось, что в тихий теплый вечер в конце сентября молодая девушка, придя пешком со станции, затворила за собою калитку в воротах пакгауза и на мгновенье с улыбкой остановилась под темными воротами, как бы прислушиваясь к скрипу старой деревянной калитки, хотя он уже замолк. Эти самые звуки она постоянно слышала в детстве, сколько помнила себя.
В ином свете представился ей теперь этот тихий двор после того, как у нее открылись глаза благодаря науке и поучительным путешествиям! Сделав несколько шагов с сильно бьющимся сердцем, она остановилась, как очарованная. Под ее ногами шуршали сухие листья. Сильно выросшие милые липы уже почти скинули свою листву, между их стволами темнели стены старой-престарой ткацкой. Сегодня, как и каждый вечер, из кухонного окна пробивалась широкая полоса света большой стенной лампы; она тянулась по двору, ярко освещая большой кусок прилегавшего «таинственного флигеля», и резко выделялся из вечернего сумрака каменный бассейн колодца. Освещенная часть флигеля, втиснутого между пакгаузом и большим главным зданием, оказалась, к удивлению Маргариты, выстроенной в чистейшем стиле Возрождения, а возвышавшаяся над колодцем каменная фигура, в которую Герберт, а позднее Рейнгольд, бросали камешки, была прекрасной нимфой, и подобное вандальское обращение задним числом возмутило молодую девушку. С фигуры над колодцем ее взгляд перешел на кухонные окна; она ощутила сильную радость свидания и рассмеялась про себя; тут конечно не могло быть и речи о греческих линиях. Из глубины кухни появилась Варвара и вступила в полосу света; тоненькая седая косичка, закрученная у нее на затылке вокруг гребня, в точности сохранила свое положение, а язык работал с прежней неутомимостью.
В кухне вообще было заметно большое оживление; по-видимому, много рук было занято мытьем посуды, потому что раздавались непрерывный звон и грохот. Варвара и работник вытирали тарелки, а парень в нарядной ливрее хлопотливо бегал взад и вперед.
В доме, без сомнения, давали большой обед. Маргарита, выйдя из ворот, уже видела, что наверху в бельэтаже, в большом зале горела люстра. Это ее не удивило; тетя София уже в Берлине говорила ей, что теперь дома постоянно «что-нибудь затевают». Между двором и «советниками» большая дружба, и папа, благодаря этому, занимает видное положение. Теперь Маргарите, не показываясь самой, как будто из глубины театральной ложи, представлялся прекрасный случай рассмотреть все это великолепие. Можно было попробовать!..
Она прошла через сени в столовую. Там было почти темно; свет газа слабо пробивался в окна, освещая более ярко только одну стену, а также циферблат больших красивых, хорошо знакомых ей часов. Почтенное, медленное тиканье их тронуло Маргариту, подобно приветствию дорогого человеческого голоса.
Тети Софии не было; у нее, конечно, наверху был «хлопот полон рот»; зато ее большая комната была пропитана ароматом ее любимых цветов; на обеденном столе стоял громадный букет левкоев и резеды, вероятно, последний в этом году, из собственного садика тети Софии. Как все это было знакомо!
Маргарита бросила пальто и шляпу на стул, вскочила на высокий подоконник и посмотрела вниз на ярко освещенную газом базарную площадь. Все, как раньше, когда она была еще ребенком. Пред нею было собрание нескольких улиц, ревниво охраняемое стеной, оставшейся с древних времен; все это называлось городом Б. и раньше являлось для нее целым миром, в котором она хотела жить и умереть. Все, как раньше; поросший мхом Нептун над фонтаном, напротив угловой дом с каменной фигурой над сводчатыми дверями, маленький колокол на башенке ратуши, бивший как раз половину восьмого, отдаленный звон различных колокольчиков, прикрепленных к дверям лавок, благородная любознательность баб, собравшихся целой толпой на углу и державших на руках спящих детей, — они не могли досыта наглядеться на люстру, горевшую в зале Лампрехтов, и усердно перешептывались друг с другом.
Молодая девушка соскочила с подоконника и засмеялась. Она поступила не лучше, чем вся эта болтливая толпа на улице; она также собиралась пойти наверх, чтобы посмотреть, что именно освещала ярко горевшая люстра.
