Выслушав его, боярин вернулся к себе.
— Ты куды ето, батяня, ездил? — за обедом спросил Фёдор.
Евстафий решил ничего не говорить ему.
— Да... так... прогулялся. Город посмотрел.
Сын ничего не сказал, только подозрительно посмотрел на отца. Дорогой и, вернувшись, они мало общались друг с другом. Когда подъехали к евстафьевским хоромам, сын спросил:
— Батяня, я поживу у тя? Не хочу душу теребить, — пояснил он.
Отец бросил коротко:
— Поживи.
Как не посочувствовать сыну, недавно похоронившему свою жену.
И вот эта забота. Старый боярин почувствовал, что она как-то сковывает его деятельность. Перед его глазами часто появляется Марфуша, ему не хватает её внимательного ухода. Не забыто и его обещание. И он решил действовать. Цедя сквозь зубы кисель, процедил:
— Я... тута... отъеду...
Куда, зачем, надолго ли — не пояснил. Сын, видать, понял его настроение, ничего спрашивать не стал. У него у самого появилось забот по горло. Скоро подходил срок переизбрания посадника, а он не думал отказываться от своего решения попробовать добыть этот пост себе. Был же когда-то им отец, почему и ему не посидеть в его кресле?
Старый боярин, несмотря на лютовавший мороз, поехал к Осипу в деревню. Хоть не ближний это свет, но ничего, силёнку в себе он почувствовал. Осип был так удивлён появлению такого гостя, что в первый момент даже не знал, что сказать.
— Давай, зови в хоромы, обогрей гостя, — проговорил Евстафий, стоя на крыльце, топчась вместе с хозяином.
— А-а! Ага! — обрадовано воскликнул Осип, услужливо открывая дверь.
В едальне, куда гостя завёл хозяин, было тепло. В печи весело потрескивали дрова. Пока Осип распоряжался насчёт кормления гостя, тот, по привычке, грел руки у огня, не без улыбки вспоминая разговор с Лукой.
За обедом Евстафий рассказал, зачем к нему пожаловал. Выслушав его, Осип, в свою очередь, поведал, что знал и о Марфе, и о Егоре. Удивился встрече Евстафия и Марфуши и спросил:
— Чё ты так заботишься? Уж не...
— Не-е... — качает головой Евстафий, — долг мой перед ней. Жисть мне спасла.
— А-а-а! — понимающе тянет хозяин и весьма печально закончил: — Егор погиб, защищая Варлама, своего предводителя.
Услышав это, гость что-то задумался. А потом, похоже, повеселел.
Всю обратную дорогу домой Евстафий обдумывал, как лучше поступить. Но ничего путного не нашёл, как ехать к Марфе, всё рассказать и попробовать всё же забрать деву. Этой же дорогой он решил разделить своё добро между Фёдором и ею. Если они сойдутся, то и тогда сын не смеет обидеть ту, которой он обязан своим спасением и нрав которой так пришёлся ему по душе.
Такое быстрое возвращение боярина в эту глушь всех сильно удивило. Первое, что у него спросил Лука, встретивший боярина:
— Что, вновь занемог?
— Да, нет, — успокоил он, — я приехал до Марфуши.
За столом он всё рассказал. Услышав о гибели Егора, дева вскочила. На глазах появились слёзы:
— Не верю, неправда! — воскликнула она.
Тогда боярин, повернувшись к образам, проговорил, крестясь:
— Богом клянусь, правда!
Марфа подошла к девушке, обняла её, усадила рядом:
— Марфуша, — заговорила она, — жизня — штука не проста. Чуеть моё сердешко, не врёть боярин. Крепись.
Марфуша зарыдала во весь голос.
— Поплачь, милая, поплачь, легче будить, — посоветовала Марфа.
Доплакивать Марфуша ушла к себе.
Вечером, когда она появилась, её трудно было узнать. Лицо, казалось, почернело, глаза сузились.
— Да ты чё, девонька? — всплеснула руками Марфа. — Развить так можно! Было дело, и у мня мужика убили. Так чё тогда? И мне за ним? Жить-то надо. Бишь, кака ты у нас. Как дочурка. Радость-то кака!
Наверное, этот простой, нехитрый довод как-то её успокоил, лицо стало оживать.
На другой день боярин заявил ей о своём решении разделить своё добро. Марфа и Лука, узнав об этом, вдвоём стали уговаривать её послушаться боярина. И Марфуша сдалась. Тепло попрощавшись, они отъехали в Новгород. Лука и Марфа версты две шли за повозкой. Потом отстали.
В Новгород возвращался и другой его житель. Печальное появление Станила в Новгороде было ударом грома средь ясного зимнего неба. Павша долго слушал объяснения сына. Молчал, «мотая на ус». Когда тот кончил говорить, отец начал неторопливо задавать вопросы. Перво-наперво он спросил про кису:
