Пока князь говорил, по лицу Марии текли слёзы. Он своей речью растеребил её сердечную рану. А под конец она зарыдала.
Он подошёл к ней, по-отцовски обнял и прижал к груди.
— Крепись, дитя моё. Так устроен мир. Я же очень хочу, чтобы твоё будущее сложилось так, чтобы Анастасия и там радовалась твоему счастью. Подсказывает моё сердце, что так и должно случиться. А теперь мне бы хотелось навестить её последнее убежище на этой земле.
По дороге гость попросил заехать на рынок. Там он скупил все цветы.
Какие ни горьки для Марии были эти минуты, но её женское сердце о чём-то стало догадываться. «Просто так воз цветов никто не положит. Этого не сделали даже родные», — такие мысли рождались в её головке. Когда прощались, она сказала ему:
— Вы... Вы очень хороший человек, и я рада за маму, что она встретила вас. Будьте и вы счастливы. Да хранит вас Бог.
Князь гнал в Москву, не жалея лошадей. Когда оказался во дворе великого князя, то понял: здесь его ожидали... с нетерпением. Симеон встретил Пожарского в проходе. Обняв его за плечи, повёл к себе. Закрыв за собой дверь, он, глядя на Андрея, спросил:
— Ты, кажись, печально выглядишь. Случилось что?
— Случилось, — мрачно ответил Андрей, — несколько дней, как Бог прибрал княгиню.
— Да ну?
— Да, великий князь.
— Ну что, Царство ей небесное. Пусть земля будет ей пухом, — сказав это, он перекрестился.
После небольшой паузы выражение лица Пожарского изменилось. Увидев его глаза, Симеон, усмехнувшись, проговорил:
— Вижу, и добрая весть тебя не миновала.
— Готов, великий князь, положить голову на плаху, но лучшей невесты не найти.
— Так уж и не найти? Русь велика...
— Русь велика, — подтвердил Пожарский, — заблудиться можно. И только любовь может указать правильную дорогу.
— Ишь, куда хватил: любовь. Да нам, князьям, нет времени об этом думать, — проговорил Симеон.
На что Пожарский ответил кратко:
— Грех это — не думать. Мы — тоже люди. И жить надо по-людски.
— Мда-а, — неопределённо произнёс Симеон.
Ничего в этом коротком изречении Пожарский не понял, но посмотрел так, что Симеон вспомнил и про свою ненавистную Евпраксию, и горечь от своего одиночества.
— Ладно... ты прав. Как я понял, дело за Константинополем. Но... — и выразительно посмотрел на Пожарского.
Тот понял его взгляд.
— Великий князь, и тут можешь на меня рассчитывать. Только выслушай меня. Я послом поехать не могу. И вот почему. Дело это сложное. Тут человека надо не только речистого, но и знающего внутреннюю жизнь патриархата. Просто так об этом не заявишь. Тут надобен свой подход.
Великий князь смотрел на Пожарского, лицо которого говорило о желании помочь. Симеон посмотрел куда-то вдаль, потом сказал:
— Пожалуй, ты прав. Есть у меня такие: Дементий Давыдов да Юрий Воробьёв. Сладкие, просто убаюкивающие речи могут плесть. Но... вот только долго ехать будут.
— А это, великий князь, я беру на себя. Долетят они до него, как на крыльях. Только хочу просить об одном: путь этот будет необычным. И чтобы они ни видели, ни слышали, это должно умереть в них.
Великий князь рассмеялся:
— Ох, и любитель ты разных тайн.
На что Пожарский ответил довольно серьёзно:
— Когда-то великий и мудрый князь всея Руси Иоанн Данилович дал мне совет: есть такие в жизни моменты, о которых никто не должен ведать, дабы потом не каяться, когда злые люди задумают повернуть их против тебя.
— Ты прав, — проговорил Симеон, — так и будет.
