— Да из... Пруссии.
— Прусак?! — удивился тот. — А чё тут делашь?
— Жить буду.
— У нас?
— Да.
— А чё, братцы, — поворачиваясь к остальным сказал старшой, — нам таких надоть. Вижу, ловок ты, парень. Вот... мы тя щас приобщим к русским. Петро! — он повернулся к моложавому, рослому рыбаку. — А ну! — и подмигнул.
Рыбак, гогоча, подхватил посудину и кинулся к реке. Когда вернулся с полной посудиной, подал её старшому. Тот, подойдя к Гланде, сказал:
— Пущай твоя жисть на новой земле будет полной, как ста шайка. Твой двор набит всякой живностью, стол ломится от еды, чтоб детёв было много да жинка жива, здорова. Чтоб любил и берег нашу и свою землицу. Вражья б не боялси. А коль помирать за её придётся, так чтоб не стыдно было те на том свете. С рускостью тя! — и, подняв шайку, облил его с головы до ног. — А терь за нового русского!
Прощались они, когда тёмные воды реки позолотились первыми лучами нового зарождающего дня. Рыбаки решили меж собой подарить новому руссу свою ночную добычу.
Камбила стал отказываться от рыбины, да старшой строго сказал:
— У нас, у русских, так говорится: дают — бери, а...
Кто-то из рыбаков договорил:
— ...бьют — беги!
Все рассмеялись.
Они ещё долго прощались на берегу. Когда Камбила и Егор наконец остались одни, Гланда, поглядывая на рыбину, сказал:
— Ты знаешь, Егор, а вы русские, какой замечательный народ!
— Когда нас крестят, то тоже в воду окунают, — зачем-то поясню! Егор.
— Вот вишь, мня крестили как русского человека. Скажи, Игор, а Айни, мои дети тожить стали русскими?
Егор постарался сделать лицо серьёзным и спросил:
— А как ты думаешь?
— Думаю... да.
— И правильно! — он шутливо толкнул его в плечо.
— Чё нам с этой штуковиной делать? — Гланда носком сапога пошевелил тушу.
— Щас споймаю возок и отвезём к те, — ответил Егор и бегом стал подниматься по крутому берегу.
У ворот Гландова двора хозяин прощался с Егором уже не один. Его крепко держала за руку Айни, которая целую ночь не сомкнула глаз в ожидании невесть куда девшегося мужа. А завидя их, бросилась навстречу. На прощание Камбила сказал:
— А всё же давай начнём с этих Дворянинцевых.
Егор только посмотрел на него, но ничего не сказал.
Великого литовского князя Олгерда Юрий Витовтович нашёл в одной из деревушек по реке Шелони. Выселив в сарай хозяина, старосту этой деревни, Олгерд занял его дом. Великий князь взял себе за правило чужими вещами не пользоваться, поэтому всегда возил с собой кресло, столик, одр и поставец с одеждой.
Когда князь Юрий вошёл к нему с низко опущенной головой, Олгерд, что-то торопливо писавший, поднял голову и пером указал на стул:
— Садись! — а сам продолжил писать.
— Великий князь, — неуверенно начал Юрий.
— Знаю, — не поднимая головы, перебил его Олгерд, — я посылал тебя не пробовать слабость новгородцев. Ты их только насторожил.
Сказав это, Олгерд, почёсывая нос, читал только что прописанный им текст, в котором в какой раз пробовал добиться митрополичьего стола.
Юрий Витовтович не знал что и делать. Дальше оправдываться или... подождать. И решил подождать. И... угадал. Кончив читать, Олгерд поднял глаза на провинившегося князя, кстати, своего любимца. Его угрюмый вид сказал князю о многом. Поэтому нотации читать не стал, а сказал:
— Поедешь к ним, — Юрий понял, что речь идёт о новгородцах, — и объявишь, что я хочу с ними увидеться. Скажешь, что бранил нашего великого князя ваш посадник Евстафий Дворянинцев, называл псом.
— Всё? — удивился Юрий Витовтович.
Ему показалось, что великий князь не закончил мысли. «На верное, он должен был сказать, что он за это от них хочет». Великий князь отлично понял Юрия. Улыбнувшись одним краем лица, сказал:
— Они поймут.
Юрий поднялся, Олгерд на прощание кивнул и взял новый лист бумаги.
В этот день новгородцы получили два сообщения. И оба — плохие. Утром с Шелони прискакал всадник и на всю многолюдную площадь кричал:
— Люди честные! Литовцы пришли до нас на Шелонь! Грабют! Убивают! Ратуйте!
Площадь вмиг превратилась в муравейник, в который воткнули палку.
