* * *
Мирон не оставил уроков музыки. Он виделся с Марой Георгиевой дважды в неделю и сдружился с этой воспитанной, деликатной женщиной, которая относилась к нему внимательно и даже несколько по-матерински. Ему было хорошо на улице Любека Каравелова. Длинные вечера в обществе Мары несколько снимали болезненную тягость постоянных мыслей о Вере.
Он еще не открыл приятельнице капризных поворотов своей тревожной сентиментальности. Более того, они вообще не упоминали о девочке в своих беседах. Но однажды вечером произошел неожиданный инцидент.
Консьерж открыл дверь, и он быстро поднялся к знакомой квартире. Приложил палец к звонку и вдруг остановился: изнутри донеслись голоса. Говорила Мара – сдержанно, печально, тоном дружеского упрека:
– Зачем ты это сделала, маленькая злючка? Я к тебе отношусь идеально. Я тебе как старшая сестра. Ничего не понимаю.
Послышался раздраженный, срывающийся голос Веры:
– Я и не прошу понимать. Мне это нравится, только и всего.
– Нельзя делать все, что нравится.
– Так ты думаешь. А я нет. Если ты обиделась, я больше не приду.
– Я не прошу тебя не приходить. – Мара чуть не плакала. – Я только хочу, чтобы ты меня любила, как я тебя люблю.
– Я тебя люблю иначе.
Мара нервно засмеялась:
– Ты маленький демон… Я не могу расстаться с тобой. Прости, ради Бога, мое дурное настроение. Но ведь ты мне сделала так больно…
– Любовь – это всегда страдание.
Прокоп неожиданно для себя нажал кнопку звонка.
Молчание за дверью. Мара пошла открывать. Она прижимала к шее маленький, запятнанный кровью платок.
– Ах, это вы, Мирон… Вы давно пришли? —Вид у нее был смущенный и беспокойный.
– Нет, только что.
– Входите. Правда, я не одна.
– Нет, благодарю. Я зайду в другой раз.
Он сказал это, чтобы дать Маре возможность привести себя в норму.
Она поправила волосы и улыбнулась:
– Входите, прошу вас. Здесь некто, кого вы хорошо знаете.
– Здравствуйте, дядя Прокоп! – радостно крикнула Вера. – Вы пришли на урок?
– Добрый вечер, маленькая фея! Вы угадали.
Мара подошла к зеркалу и прижала к ранке, откуда еще сочилась кровь, скомканный платок.
– Что случилось? Вы поранились? – спросил Прокоп.
Наступило неуютное молчание. Мара не знала, что отвечать. Она не смотрела на Прокопа и в то же время избегала жадных и пристальных глаз Веры.
– Это все мое кольцо… Я поцарапалась…
– Лгунья! —злобно заявила Вера. – Лгунья! Я сейчас скажу, что произошло. Пусть он знает!
– Вера, умоляю, помолчи!
– Нет! Слушайте, дядя Прокоп! Она дурная женщина. Она приставала ко мне, хотела обнять… Да-да! Обнять и поцеловать. Тогда я укусила ее… В шею… Вот почему кровь…
Прокоп проклинал себя за несвоевременный визит. Он пробормотал:
– Ну зачем же! Сделать так больно своей лучшей подруге…
Вера вызывающе смотрела на него. Мрачный огонек сверкнул в ее глазах.
– Она приставала ко мне… Она извращенная женщина…
Мара не отвечала. Она лежала ничком на тахте и рыдала.
Прокоп почувствовал, что краснеет. Его не очень-то убедило объяснение, но разве узнаешь толком, что произошло? Надо поднять глаза, встретить проницательный взгляд Веры, произнести конкретные слова, самая мысль о которых его ужасала. И потом: разве можно разобраться в отношениях двух женщин? Да и кому нужен его вердикт?
– Вам надо вернуться домой, маленькая фея, – сказал он мягко и примирительно. – Родители волнуются. Будьте доброй девочкой и попрощайтесь с Марой ласково. Вы причинили ей боль.
Вера подошла и протянула руку Маре Георгиевой. Женщина, лежащая на тахте, повернула свое красивое, залитое слезами лицо и жестоко укушенную шею.
– До свидания, Мара, – сказала девочка с безразличием, весьма неожиданным после подобного инцидента. – Скоро увидимся.
Ее рот злобно скривился, и в глазах снова сверкнул беспощадный огонек. Ее прощание прозвучало как холодный вызов или угроза.
Мирон Прокоп подождал, пока хлопнет дверь, подошел к окну послушать удаляющиеся шаги и затем подсел к Маре. Он принял роль невольного арбитра со спокойствием, удивившим его самого, слегка погладил ее по руке и спросил:
– Что это за дикая история?
Она привстала, вытерла покрасневшие глаза и посмотрела ему прямо в лицо.
