Водокачка, судьбы заначка. На улице меня преследует сладкий вшах жасмина, будто мыло. Снова я в центре. Памятник Суворову, два храма, памятник Ленину. Кто более для матери-истории ценен? С лысины вождя спускается белый след голубя, похожий на чубчик запорожца. Улица Ленина в зелени, в ее конце сосны: там начало веса. Собственно симбиоз улиц Ленина и Калинина. В конце деревообделочный завод, подаренный, по легенде, Маннергеймом своей дочери. Есть еще дача этого русско-финского генерала, это ближе к другой даче, Стаса. Там улица Цветкова, мы еще шутили, что в честь нашего губернатора. Мы со Стасом не съели вместе пуд соли, а вот сала немало потребили. И взаимопонимание есть. Сплошной хохолостерин. Кому — суставы, забитые солями, кому колбаска салями.
Проходя мимо пожарки и почты, я всякий раз размышлял, почему отсюда дешевле поговорить с Магаданом по межгороду, чем если заказывать разговор из Магадана. Почтовые тарифы тоже ниже. Неэвклидова геометрия. И у дебилов бывают озарения. Только мы о них не узнаем. Наша глупость — их ноу-хау.
В первые часы моего гостевания Стас сопереживал моим дорожным мытарствам, вспоминая свои. В ушах так и звучит его голос: «Московский рейс выгоднее, там багаж не 20, а 30 килограммов». Вез он соленую рыбу, а рэкетиры на поезде привязались, что везешь. Перепелиные яйца. А почему такие тяжелые? Так в ртутном растворе они. Из Чернобыля. Ну, и отстали.
— Хочу, — говорит Стас, — как бы потерять удостоверение ветерана. Чтобы дали еще одно, как бы запасное. Да и паспорт не мешает запасной. Карманники свирепствуют, крадут разные документы, от пенсионных удостоверений до читательских билетов. Одна женщина ехала в метро, ей на сумку газету уронили. Пока подымали, с извинениями, из сумки вытащили, со дна, сумочку с деньгами и медаль «За доблестный труд». Но изловить ушляков невозможно, как опровергнуть алиби Али-бабы и 40 разбойников.
Сижу я как-то на лавочке, ощущая многозначительные взгляды прохожих, — не просишь ли ты милостыню? И даже готовность подать. Вот она, моя внутренняя суть. Оборотная сторона принципа — нищий.
А Магадан-то, вспоминаю, преображается на американский манер: сверкают прилавки, стены облицованы пластиком, потолки узорчатые, яркие светильники. Запах совсем не тот, что был, не канализационный, не бичевский, а имитация густых композитных духов. На ободранных старых стенах изрядно постаревших шлакоблочных домов, халтурно построенных впопыхах во время великих строек, пластиковая отделка. Надолго ли собаке блин? А снедь тоже вся закордонная. Как только осиливает ее нетренированный желудок?
У меня апатия, мне поможет гомеопатия: берешь обычное лекарство, разводишь в 625 раз. Две его молекулы производят в организме нужные перемены на тонком уровне. Будто ты — тот, у кого такой уровень есть, носорог тупой! Так бы и продовольствие использовать, ведь и древние мудрецы учили: любая еда может стать твоим лекарством. Берешь кусочек колбаски весом 3 грамма, одну лососевую икринку, крошку шоколадной конфеты, каплю коньяку, кладешь на язык. Жди, тебя пронзит удар молнии.
Москва не верит сыру со слезой
У всех машина времени, а я вручную, собственными ножками перебираю.
Братец Клавы
Более десяти лет подряд в Магадане проходят научные конференции школьников. Один из участников, шустрый парнишка, живет в… а, впрочем, так ли важно, где он живет? В панельном доме, который двадцать лет назад был новенький, как с иголочки, а сейчас болен всеми пробоями и прострелами, которые свойственны его ровесникам.
Сам по себе школьник, родившийся и выросший в этом подъезде, — нормальный человек, наделенный природой способностями к физике или математике. Родители приветствовали его увлечения и купили ему компьютер. Немало времени он отдает повальному увлечению играми, и на уроки тоже остается. Нередко к нему приходят друзья из компьютерного клана, обмениваются, как свойственно, дисками, разговаривают на тарабарском языке.
Вместе с тем в подъезде кучкуется и другая братва, чуть ли не с рождения находящая удовольствие в пиве и курении табака, сквернословии нецензурными словами. Стены подъезда, потолок, двери исписаны и изрисованы посредством баллончиков с краской. Пустые банки и сигаретные пачки, окурки валяются здесь в изобилии. Лампочки служат не более суток. Кодовый замок давно сломан. Их двое, свинтусов, если б не они, подъезд был бы чистым, полагают жильцы, чья жизнь, в общем-то, промчалась, как нездоровый сон, в этих недоотравленных стенах.
