«Не уклони сердце мое в
словеса лукавствия, непщевати вины о гресех», — мысленно произнесла Анна
окончание прокимна, но губы при этом у нее дрогнули. Смышлянский подумал, что
она собирается заговорить, и испуганно замахал рукой:
— Не разговаривайте,
Анна Александровна, не надо! Лежите спокойно.
По щекам Анны потекли
слезы, исчезая в бинтах, тугой повязкой обрамлявших лицо.
— Ну что вы, голубушка?
Теперь-то чего? — пробормотал в растерянности доктор и обернулся к санитарке: —
Надежда Ивановна, два кубика, пожалуйста, и можно дать теплой водички.
После укола и нескольких
глотков воды Анна заснула. Когда проснулась, было уже утро. На побеленном
потолке палаты играли солнечные блики. Она вспомнила, как ее старенькая няня,
Анисия Егоровна, уверяла их с сестрой Олей, что это не солнечные зайчики, как
их обычно называли, а свет, исходящий от Ангелов, когда они прилетают в
чей-нибудь дом.
Глава 1. Няня
Снег лежал везде. На
тротуаре, на крышах соседних домов, на деревьях. На попоне, прикрывавшей спину
понурой кобылки, запряженной в сани. На картузе и сутулых плечах кучера, что
ожидал седока напротив их дома. Даже пышные усы и борода извозчика были покрыты
инеем.
Сестренки Берестовы, Оля
шести и Аня пяти лет, уткнулись разгоряченными лбами в холодное оконное стекло.
Ямщик дремал. Смешной кучер, как можно дремать на морозе? А может, он не кучер,
а Дед Мороз? Оля и Аня прыснули смехом от такого нелепого предположения. Этого
ямщика они видели много раз и раньше. Но где же тогда Дед Мороз? До того как
прилипнуть к окну, они с визгом и хохотом носились по залу. Их мама, Анастасия
Аркадьевна, вместе с горничной Полиной наряжала елку. Вначале девочки тоже
помогали взрослым, пока можно было вешать игрушки на нижние ветки. Потом начали
шалить. Анастасия Аркадьевна прикрикнула на них, а когда сестры присмирели,
предложила им подойти к окну и попросить у Деда Мороза подарков на Рождество.
В доме Александра
Всеволодовича Берестова, директора мужской классической гимназии, как и во всех
прочих домах уездного города Кузьминска, готовились к встрече Рождества и
нового, 1906 года. Менялись ковры и портьеры во всем доме. Этот ритуал
неизменно совершался к Рождеству и Пасхе, чтобы подчеркнуть особую
торжественность события. Дом действительно словно преображался, но Александр
Всеволодович каждый раз подтрунивал над этим обычаем, называя его купеческим.
Его супруга, Анастасия Аркадьевна, уязвленная иронией мужа, в долгу не
оставалась:
— Милый мой, у тебя
кругозор уездного дворянина. А между прочим, в Петербурге, в домах
аристократов, к Рождеству и Пасхе тоже настилают праздничные ковры и меняют
портьеры.
Анастасия Аркадьевна,
дочь отставного полковника от инфантерии, получила образование в Петербургском
пансионе благородных девиц. Она так никогда и не смирилась с пребыванием в
глухой провинции и считала свою жизнь загубленной. Если она о чем-то беседовала
с приходившими к ним гостями, то всякий раз поворачивала разговор к
воспоминаниям о Петербурге. Александр Всеволодович и в этом случае не отказывал
себе в удовольствии беззлобно подшучивать над столичной ностальгией супруги. К
разладу в семье эти взаимные колкости не приводили, а лишь повышали тонус
общего настроения.
Оля обернулась от окна:
— Мама, там нет Деда
Мороза, только кучер один.
— А вы крикните, Дед
Мороз вас и услышит, — заверила девочек Анастасия Аркадьевна.
— Дедушка Мороз, мне
куклу!
— И мне куклу!
— Хитренькая, я первая
крикнула!
— Ну и что? Зато я
громче.
Все закончилось
очередной ссорой, и сестренки с плачем разошлись по разным комнатам.
Но, как гласит русская
поговорка, «вместе тошно, а врозь скучно», и вскоре девочки, позабыв обо всех
огорчениях, побежали на кухню посмотреть, что там готовит к празднику Агафья
Федоровна.
Кухарка, вручив им по
пирожку, тут же выпроводила, чтоб не мешали. Ох и вкусные пирожки у Агафьи —
ароматная сладкая начинка и хрустящая корочка!
Сестры побежали к своей
няне, Анисии Егоровне. Ее небольшая комната находилась как раз между кухней и
лестницей, ведущей на второй этаж. У одной стены располагалась деревянная
кровать, у другой — огромный сундук. Между кроватью и сундуком — маленькое
оконце, выходившее на глухой двор, и потому в комнате всегда стоял полумрак. Но
девочкам убогая каморка их доброй няни, где было много икон и разноцветных
лампад, очень нравилась. Лики святых в мерцающем свете лампад казались живыми.
Когда няня по-крестьянски молилась: «Святые угоднички Божии, молитесь о нас,
грешных», сестры становились рядом на колени и тоже усердно отбивали поклоны.
