Оливия отпила кофе.
— Вообще-то, бабушка, сразу после Рождества я ездила в Уортон-Парк вместе с мамой и папой. И мне там очень понравилось. Можно, я приму это приглашение?
— При условии, что вечеринка не накладывается ни на какие городские сборища и ты дашь мне просмотреть список гостей, пожалуйста, можешь ехать. — Леди Варе встала из-за стола, взяла свою тросточку и спросила: — Ты придешь на ленч?
— Нет, у меня встреча в Беркли. А потом надо зайти к портнихе за платьем, которое я порвала на прошлой неделе. Она обещала починить его, и мне бы хотелось надеть его вечером.
Пожилая дама удовлетворенно кивнула.
— Тогда увидимся за завтраком завтра утром, — бросила она, выходя из столовой. — И пожалуйста, не опаздывай!
— Хорошо, бабушка, — крикнула Оливия вдогонку, а потом облегченно опустила голову и помассировала виски, пытаясь унять головную боль.
Сначала девушку огорчало, что мама не могла опекать ее во время светского сезона, а бабушка в силу старости и немощи не годилась на роль компаньонки. Однако теперь эти обстоятельства безмерно радовали Оливию. Ей была предоставлена полная свобода: она делала, что хотела, и общалась с кем хотела. Леди Варе наверняка осудила бы ее нынешний круг знакомств, но Оливия с удовольствием предавалась веселью.
Венеция взяла ее под свое крылышко. Девушки крепко сдружились, и Венеция познакомила Оливию с наиболее интересными представителями света. Несмотря на репутацию «легкомысленных», эти барышни и молодые мужчины были культурными, образованными и политически подкованными. Большинство из них, как и Оливия, вращались в высшем обществе по необходимости. Но вместо того чтобы обсуждать во время застолий собственные туалеты, девушки часто размышляли о своем будущем. Причем далеко не все стремились поскорее выскочить замуж и нарожать детей. Многие мечтали поступить в университет, а если начнется война — принять в ней активное участие.
В Лондоне любимым местом Оливии стал городской дом Венеции на Честер-сквер. Там собирались необычные люди, богема с интеллигенцией, к которой принадлежали родители Венеции.
Фердинанд Барроуз, отец Венеции, был известным художником-авангардистом, которого мать Венеции, Кристина, вышедшая из знатнейшей семьи, полюбила и взяла н мужья, несмотря на родительский гнев. Оливии хотелось, чтобы ее мама была такой же смелой и независимой, как Кристина Барроуз. Эта дама ходила с черными, как смоль волосами до пояса (правда, Оливия почти не сомневалась, что они крашеные), ярко чернила глаза и курила сигареты через нефритовый мундштук.
По словам Венеции, когда ее мать сказала родителям, что собирается замуж за нищего молодого художника, те наотрез отказались благословить их союз. Кристина сбежала в Лондон, где несколько лет жила с Фердинандом практически впроголодь до тех пор, пока картины ее мужа не начали продаваться. Городской дом на Честер-сквер достался ей от двоюродной бабушки — единственного члена семьи, который сочувствовал ее бедственному положению. Так у молодой пары появилась хотя бы крыша над головой. Однако денег на обстановку не было, пришлось довольствоваться ветхими шторами и подержанной мебелью из благотворительного магазина. Из-за отсутствия прислуги это жилище нуждалось в генеральной уборке и тщательной дезинфекции.
— Сейчас папа жутко богат. Его картины покупают за сотни фунтов стерлингов, и они могли бы купить все, что им пожелается, — рассказывала Венеция. — Но этот дом нравится им таким, какой он есть. И мне тоже! — с вызовом добавила она.
Венеция принимала участие в светском сезоне, чтобы позлить мамину родню, которая пришла в ужас при мысли о том, что дочь простого художника может быть представлена ко двору.
— Я тоже прошла церемонию представления, и теперь им меня не остановить, — со смехом заявила Кристина, мать Венеции, девушкам однажды за бокалом мартини перед тем, как отправиться вместе с ними на танцы. — Моя сестра Летти в шоке: разумеется, ее дочь, уродка Дебора, тоже выходит в свет в этом сезоне. Никогда не забуду выражение лица Летти, когда она увидела меня на балу у королевы Шарлотты. Я думала, бедняжка хлопнется в обморок! — Захихикав, Кристина ласково взъерошила волосы Венеции. — К тому же моя дочь — красавица, а ее — прыщавая, толстая и совершенно безмозглая курица.
