волочатся от вина и усталости. Наверное, я являл собой странное зрелище –
взлохмаченный, с шальными глазами и блудливой улыбкой, пошатывающимся шагом,
бредущий в час быка по самым опасным улицам города. О, я вовсе не был беспечен,
напади на меня грабители, я б даже обрадовался. Я этого ждал и даже – желал. Я бы
расписал их багровыми лилиями и станцевал на трупах пиррихий. Потом бы я об этом
пожалел, конечно, но сейчас моя душа требовала красоты, и именно так я ощущал её в
этот момент – танцующей под кровавым дождём. Наверное, обитатели городского дна
настрой моей души почуяли, иначе как объяснить, что я вообще ни одного человека на
своем пути не заметил? Только в самом конце – на моей улице, я уже очертания крыши
своего дома на смутно светлеющем небе различал – мне навстречу шагнули двое мужчин.
С зажженными факелами в руках и белыми повязками милиции.
Я расслабил мышцы и сделал вид, что вовсе не встал в боевую стойку, а просто
остановился полюбоваться последними утренними звёздами. Милиты выглядели
напряжёнными – даже чересчур напряженными – пока не разглядели мой жетон. Ну, как
обычно. Я полагал, поняв, кто перед ними, милиты потеряют ко мне интерес, но ошибся.
Один, даже не скрывая облегчённого вздоха, отпустил уже слегка вытянутый из ножен
меч, а второй шагнул мне наперерез, загородив дорогу.
- Простите, господин егерь, - сказал он мне в ответ на мой негодующий взгляд, - но нам,
похоже, нужна ваша помощь.
- Вас мыши беспокоят? – спросил я, - или крысы? Ибо я ума не приложу, зачем еще вам
может понадобиться егерь.
Язык мой всё еще слегка заплетался, что, конечно, подпортило эффект, но милиты даже не
попытались улыбнуться.
- Я серьезно, - сказал тот же, что обратился ко мне раньше, - похоже, тут орудовала бестия.
И, не успел я еще придумать, что бы такого ответить на эту чушь, как милит продолжил,
указав пальцем себе за спину:
- Прошу вас, пройдемте с нами. Это совсем рядом, в этом здании.
Указывал он при этом, несомненно, на мой дом.
Хмель моментально выдуло у меня из головы.
- «Это»? Что именно?
- Трупы, - сказал, пожав плечами, милит, - один мужской, один женский. Да зайдите, сами
увидите.
Я посмотрел на говорящего. Видимо, было в моём взгляде что-то необычное, потому что,
поймав его, милит съежился, отвёл глаза и сбивчиво зачастил:
- Соседи слышали крики из этого дома… сначала такие… ну, - шмыгнул и криво
усмехнулся, - хорошие… а потом – плохие. Ну, так говорили. Мы-то по соседней улице
шли… патрулем… нам соседи и сказали, что. Мы и заглянули… там дверь открыта была…
и увидели… да вы лучше сами взгляните!
Я молча отвернулся и зашагал к дому. Острое чувство опасности бархатными иголками
пробежало по моей спине, изгоняя хмельной кураж. Дом – пусть не мой собственный,
пусть съемный, но давно уже ставший родным и безопасным – смотрел на меня мертвыми
глазницами окон, и я отчетливо чуял затаившуюся за ними смерть.
- Весь дом осмотрели? – тихо спросил я, не отводя взгляда от черных прямоугольных
провалов.
- Весь… наверное. Мож какой закуток и проглядели…
Я молча поднялся на крыльцо, распахнул прикрытую дверь, и, вынув меч, скользнул
внутрь. В ноздри тут же ударил запах – несильный, нет. Кто другой его может и вовсе бы
не заметил. Но у меня от него волоски по всей коже поднялись дыбом. Если секунду назад
какой-то частью я еще не верил, то теперь все сомнения можно было отбросить. Это
бестия. Люди так не пахнут. Вторая новость – я не знаю, что это за бестия. Совсем не
знаю. Ничего общего с известными мне. Запах кислый, тяжелый. И очень похожий на
человеческий. Порой, когда мы пытаемся пройти по лесу незамеченными – и считаем, что
у нас есть такие шансы – мы натираемся бобровой струей или каким-нибудь другим,
сильно пахнущим, но непривлекательным для бестий, мускусом. Помогает редко, но
иногда всё же помогает – когда бестии не подходят к нам или нашим следам близко.
Наверное, бобры, принюхавшись к таким следам, чувствуют примерно то же, что я сейчас.
