— Что вы хотите — пережив мгновения, подобные вчерашним невольно чувствуешь определенное родство душ…
Буржуа, может быть, супермен Сопротивления, но в любовных делах он петрит, что твоя ватрушка с творогом, и моя невинная, отдающая нафталином, фраза чуть не вызывает у него слезы на глазах. Он порывисто жмет нам руки:
— Если бы вы знали… это превосходно! Весь город об этом только и говорит — отважная парочка кладет гестапо на обе лопатки! Это подвиг — да-да, подвиг, который будет вписан золотыми буквами в историю этой войны.
Если его не остановить, то минут через десять он запоет национальный гимн.
— Ну ладно, проехали, — вовремя вмешиваюсь я, — что новенького?
— Ах, да, — спохватывается он, — вчера я послал вашу фотографию в Лондон, самолетом, вот ответ: «Женщина на фото — австрийская шпионка Эльза Маурер, кодовый номер БХ–78».
Девушка с камерой — шпионка?! Вот так дела!
— Должен признаться, я что-то ни черта не понимаю… Почему тогда крошка так себя повела? Почему отдала мне аппарат? Почему, наконец, ее убрали, если она из немецких спецслужб?
Надо пошевелить шариками, иначе здесь не разобраться…
— Одно из двух, — продолжаю я, — либо англичане что-то напутали — но в это поверить сложно, их агенты никогда не передадут непроверенной информации, либо она решила сменить окраску… Будем надеяться, что будущее все прояснит.
Уже более детально рассказываю Буржуа о том, что же вчера случилось.
— Как видите, — подвожу итог, — времени даром я не терял и вычислил-таки парня, повинного в тех самых утечках…
— Но я ему ничего не говорила, клянусь, — не выдерживает Лаура. — Не может быть, ведь это он — слышите, он — должен был поставлять мне сведения!
— А идя от вас, следил за другими! Он чертовски ловок, этот Тьерри…
— Ну, нет, — миролюбиво замечает Буржуа, — если бы он, как вы говорите, «следил за другими», то мы все были бы уже давно за решеткой.
Не успевает он договорить, как влетает мамаша Брукер.
— Господи, какое несчастье! — рыдает она. — Немцы арестовали наших — все шестеро схвачены этой ночью!
Резко оборачиваюсь к Буржуа:
— Вы что, не предупредили своих, как я вам вчера сказал?
— Уже было поздно, они ушли на задание, а вернуться с него должны были прямо ко мне, не заходя домой.
— Что за задание?
— Засечь баржу с тяжелой водой из Норвегии.
— А где их застукали? — это я уже толстухе.
— В поезде между Брюгге и Брюсселем.
— Дьявол! У Тьерри, как я и думал, были их приметы. Упустив нас, он взялся за остальных, разослав повсюду их устные описания.
Лаура бросается ничком на кровать, голося:
— Это все из-за меня, — не может она успокоиться, — я познакомилась с этим кретином.
— Ну, тут вы неправы, — перебиваю ее, — это он с вами познакомился — типчик еще тот…
— Да и потом, — опечаленно бубнит Буржуа, — вы ведь держали меня в курсе дела; вы свободны от всякой ответственности…
Тут я взрываюсь:
— Что за черт?! Вы тут в Бельгии все такие, так вас растак. Самое время почесать языки про всякую там ответственность и прочую белиберду… Шестеро наших влипли, и надо подумать, удастся ли вытащить их из гестапо.
— Браво! — восклицает мамаша Брукер.
Похоже, она поэнергичнее остальных, несмотря на свои шесть пудов веса!
— Вы уверены, что вне подозрений? — спрашиваю я у Буржуа. — Тьерри, застукав остальных, должен был засечь и вас.
— Дело в том, что ребята никогда не приходили ко мне домой, я виделся с каждым по отдельности в одной местной церквушке.
— Значит, по отдельности их и выследили! С чего вы взяли, что сами не под колпаком?
Несмотря на всю серьезность момента, он широко улыбается:
— Просто мы встречались у исповедальни: я переодевался священником и беседовал со своими «прихожанами». Мой брат — кюре одного из приходов Брюсселя; вся эта система работала исключительно благодаря его помощи.
Я не могу скрыть своего восхищения:
— Да ну?! Ай да Буржуа! Тогда вас, до поры до времени, можно считать «чистым»; отлично! Возвращайтесь-ка поосторожней к себе и попробуйте выяснить, где держат ваших друзей. Когда что-нибудь узнаете, свистните мне и, пожалуйста, побыстрее — время дорого!
Он вылезает через окно, толстая кабатчица — за ним. Опускаю перекладину обратно, после чего и сам, под стать ей, принимаю горизонтальное положение — когда, кроме как ждать новостей, делать нечего, лучшего варианта не придумаешь.