Лаура стоит красная как рак, это видно даже в разноцветном мигании лампочек. Наверное, от быстрого бега, но, как мне кажется, и без крапивы тут дело не обошлось.
Эта девочка не из робкого десятка — и это мне в ней нравится! Да и потом, ее покладистость в данной ситуации тоже вещь немаловажная. Не глупая покорность забитой школьницы, а разумное и сознательное повиновение девушки, почуявшей опасность и решившей довериться надежному человеку, чтобы выпутаться из передряг. Мысль о том, что надежный человек — это ваш покорный слуга, наполняет меня гордостью так, что я становлюсь похож на резинового человечка с рекламы шин «Мишлен».
Останавливаемся.
— Бежать бесполезно, давайте-ка передохнем и покумекаем, как быть, — предлагаю я.
Прикинувшись давними любителями стрельбы, подходим к тиру. Чтобы думать быстрее, я готов бросить себе в башку пару новеньких монеток!
Тьерри все еще жив, вот что самое паршивое! У меня не было времени его ухлопать, и в данный момент он, как пить дать, возглавляет разыскивающих нас бошей. Эти идиоты не поленятся перерыть весь город, лишь бы нас зацапать; площадь уже окружена и, чтобы отсюда выбраться, мыла придется извести немало.
По сторонам начинается странная суматоха, и я догадываюсь, что означать это может только одно — потрошиловка началась.
— Идем!
Хватаю Лауру за руку.
— Куда?
— Прокатимся на автодроме…
Она удивлена, но молча следует за мной. Очередной заезд как раз начинается; вталкиваю мою лапочку в одну из машинок и сажусь за руль.
— Может, нас не заметят — мы слишком на виду, понимаешь?
Она кивает.
— Тот, за кем погоня, или бежит, или прячется, а не выпендривается в свете прожекторов перед тысячной толпой.
Положив револьвер на колени, втискиваюсь в гущу кретинов, находящих жутко забавным врезаться друг в друга.
Лаура прижимается ко мне, и только тут я замечаю, до чего же она маленькая и хрупкая. Ее движение наталкивает меня на мысль: обнимаю ее за плечи — и вот мы уже влюбленная парочка.
Волнение в толпе докатывается до нашего манежа. Отовсюду слышно: «Папир! Папир!»[12]. На платформу взбираются несколько солдат; быстро окинув взглядом машинки и, видимо, не найдя ничего подозрительного, они убираются восвояси.
Никогда больше не сяду в эти сволочные тачки на автодроме! Третий, четвертый, пятый круг… Пол начинает уходить из-под ног, а в голове звенит от передергивания затворов — удар Тьерри даром не прошел. Хорошо еще, у меня под боком Лаура и ее горячее плечо; она так дышит в ухо, что жутко хочется жить!
— Господи! — вдруг подает голос малышка. Мать моя, как она побледнела!
— Что такое?
— Вон там, у кассы…
Смотрю туда — Тьерри! С маленькой эстрады обводит толпу таким взором, словно стоит на караульной вышке. Слава Богу, он к нам спиной…
— Ну, спокойней!
Мы обнимаемся еще крепче, и я, обливаясь потом, пробую удержаться в самой гуще машинок.
Но что это? Пронзительный крик раздается над манежем, и я вижу, как какая-то девица тычет в меня пальцем, вопя, как попавшая в капкан лисица. Остальные, проследив, куда она показывает, тоже принимаются голосить во все горло.
Вот те на! Я что, уже стал кентавром, или, еще хуже, бородатой женщиной? Чего это они на меня вылупились?
— О нет! — простонала Лаура.
— Да в чем дело?
— У вас открылась рана, кровь просто хлещет!
Так вот почему по шее разливалось такое странное тепло! А я думал, пот…
До меня доносится свисток Тьерри. По нелепой случайности этому болвану удалось-таки нас засечь! По его знаку механик вырубает ток, музыка глохнет. Несмотря на всеобщий ажиотаж, воцаряется гнуснейшая тишина.
Ну, ребята, открывайте зонтики — сейчас польется свинцовый дождик!!!