– Могу я вам это объяснить при личной встрече? – отвечаю я на ее последний вопрос. Опять молчание.
– Я в двух шагах от вас, – продолжаю я.
– Ладно, приходите. Я живу на верхнем этаже... Дождавшись, пока она положит трубку, я вешаю на рычаг свою. Я задумчив, как роденовский «Мыслитель». Я так задумался, что забыл допить свой стаканчик... Заметив это на улице, возвращаюсь исправить оплошность, но уже слишком поздно: хозяин успел вылить остаток моего коньяка назад в бутылку.
Дом богатый. Монументальная деревянная лестница с медными перилами покрыта красным ковром.
Взобравшись на четвертый этаж, я оказываюсь на конечной остановке перед широкой дверью, покрашенной в изумрудно-зеленый цвет.
В тот момент, когда я протягиваю руку к звонку, дверь открывается. На мои плечи падает прямоугольник оранжевого света, а посреди этого прямоугольника стоит красотка, от которой просто дух захватывает.
Она довольно высокого роста, стройная, хорошо сложена. Тяжелые золотистые волосы собраны сзади в длинную гриву а-ля Аттила Она кутается в синий атласный халат, черные глаза пристально смотрят на меня.
Делаю усилие, чтобы проглотить слюну, и снимаю шляпу.
– Мадемуазель Ринкс?
– Она самая.
Я кланяюсь:
– Комиссар Сан-Антонио.
Кажется, я поскромничал, уверив мадемуазель, что мое имя ей ничего не скажет.
Она вздрагивает, и выражение ее глаз меняется от любопытства к настороженности.
– Входите, – говорит она.
Я вхожу в мастерскую скульптора, обставленную с безупречным вкусом. Во всех углах статуи, драпировки ярких цветов, мебель из лимонного дерева. В величественном камине из красного кирпича горят дрова.
Она указывает на кресло.
– О чем идет речь, господин комиссар?
– О Вольфе...
Я смотрю на нее. Она моргает. Я был прав, что пришел. Могу поставить истертую зубную щетку против тонны черной икры, что эта куколка знает Вольфа. Я решаю не давать ей времени соврать и, пользуясь своим преимуществом, начинаю блеф...
– Вольф умер, – бросаю я. Она страшно бледнеет и шепчет:
– Умер?
– Погиб в конце дня от руки преступника, которого мы обложили в его логове... Детали вы узнаете завтра, из утренних газет...
Она проводит рукой по лбу. Кажется, сейчас хлопнется в обморок.
– С вами все в порядке?
Она утвердительно кивает головой.
Она сильная. Мне это нравится. Терпеть не могу девчонок, считающих своим долгом падать без чувств, чтобы показать глубину своей скорби.
– Перед смертью Вольф, который был моим приятелем, прошептал: «Навести... Клод Ринкс... Версаль...» Больше он ничего сказать не смог Вот. Я решил, что обязан приехать, понимаете? Я не знал, что вы женщина...
Делаю паузу, чтобы она успела осмыслить сказанное. Потом задаю вопрос, щекочущий мне язык:
– Почему по телефону вы мне ответили, что не знаете его?
Она пожимает плечами:
– Не знаю. Ваш звонок в такой час показался мне необычным... Я... Я не подумала... Я смотрю на нее,
– Вы были очень близки с Вольфом?
– Он был другом детства... Мы потеряли друг друга из вида, а два месяца назад я встретила его в Сен-Жермен-де-Пре... Мы узнали друг друга... провели вместе вечер. Через некоторое время он приехал сюда – заказать мне работу...
– Работу?
– Он хотел, чтобы я сделала копию бюста Монтескье... Мне приходится ущипнуть себя, чтобы убедиться, что я не сплю. Вольф, циник, мерзавец и предатель, Вольф, влезщий в грязные махинации, интересовался скульптурой и Монтескье. Обалдеть можно!
Я смотрю на малышку Ринкс, чтобы убедиться, что она не издевается надо мной. Нет, сидит в своем кресле очень серьезная, грустная и красивая.
– Бюст Монтескье? – бормочу я.
– Да.
– И вы его сделали?
– Да.
– Он просил его для себя?
– Нет. Сказал, что это для одного из его друзей.
– Копию?
– Совершенно верно.
– Копию чего?
– Бюста работы Фийе.
– А где этот бюст?
– В Лувре...
Не понимаю. Может, копия действительно предназначалась любителю искусства. В конце концов, я ничего не знаю ни о личной жизни Вольфа, ни о его знакомых. Я встаю...
– Не понимаю, почему Вольф попросил меня приехать к вам... – Я смотрю на Клод. – Простите меня, но вы были...
– Его любовницей? Нет! Просто другом. Хорошей знакомой, и все...