— Какой он был величины?
Она показала руками — получалось, что формата А4.
— На нем было что–то написано? Может быть, штемпель или фамилия?
— Нет, ничего не было.
— А кто его принес? Вы знали этого человека?
— Вовсе даже нет. В дверь позвонили, я открыла. Там стоял человек, он мне его передал.
— Немного странно, правда? Обыкновенно письма доставляются почтой.
Она по–свойски дала ему легкого тычка:
— А как же без почтальона! Только это было уже попозже. Кажется, тогда передавали «Радиогазету».
— В двенадцать?
Она кивнула.
— Он дал мне письмо и ушел.
— И ничего не сказал?
— А как же! Сказал, что оно для Мереты Люнггор, и все.
— Почему он не бросил письмо в почтовый ящик?
— Наверное, это было что–то спешное. Видать, он хотел, чтобы она прочитала его сразу, как только придет домой.
— Пусть так. Но ведь Мерета Люнггор–то, наверное, знала, кто его принес. Что она об этом сказала?
— Чего не знаю, того не знаю. К ее приходу я уже ушла.
Тут Ассад снова кивнул. Значит, и это было записано в отчете.
Карл кинул ему самый свой профессиональный взгляд, который говорил: «По процедуре полагается повторять такие вопросы несколько раз». И пускай Ассад переваривает!
— А я и не знал, что Уффе можно было оставлять одного, — подкинул он новый вопрос.
— Можно, можно, — ответила она радостно. — Нельзя только поздно вечером.
И тут наконец настал момент, когда Карл затосковал по своему креслу за столом в подвале. Много лет ему приходилось вытягивать из людей разные сведения, и у него уже руки устали от этой работы. Еще несколько вопросов, и пора сматываться. Дело Мереты Люнггор, похоже, изначально было дохлым висяком. Ну, вывалилась она за борт. Что ж, бывает.
— И ведь чуть не опоздала. Хорошо, что я положила ей на стол, — сказала вдруг женщина.
Карл заметил, как она на мгновение отвела глаза — не чтобы посмотреть на печенюшки, а именно отвела в сторону.
— Что вы хотите сказать?
— Ну, на другой–то день она уже умерла, так ведь?
— Вы же сейчас не это подумали, верно?
— Это.
Ассад положил печенье обратно на стол. Значит, он, как ни странно, тоже отметил ее смущение.
— Вы подумали о чем–то другом, я это по глазам вижу. Что вы имели в виду, когда сказали «чуть не опоздала»?
— То, что сказала: что на следующий день она умерла.
Карл поднял глаза на гордого своим кулинарным искусством хозяина:
— Можно мне переговорить с Хелле Андерсен наедине?
Хозяина не обрадовала эта просьба, как и домработницу. Она старательно разглаживала складки своего халата, но сделанного было уже не поправить.
— Так скажите же мне, Хелле, — начал Карл, наклонившись в ее сторону, когда антиквар семенящей походкой удалился из комнаты. — Если вам известно что–то такое, что вы скрывали, то сейчас самое время об этом сказать. Вы меня слышите?
— Ничего я больше не знаю.
— У вас есть дети?
Уголки губ у нее опустились. Какое это имеет отношение делу?
— Ну, ладно. Вы открывали письмо, да?
Она испуганно вскинула голову:
— Ничего я не открывала!
— Хелле Андерсен, это уже называется лжесвидетельством. Вам надолго придется расстаться с детьми.
Для медлительной деревенской женщины ее реакция последовала неожиданно быстро. Руки вскинулись и зажали рот, ступни спрятались под диван, живот вжался — она резко отгородила свою территорию от опасного зверя из полиции.
— Я не открывала его! — вырвалось у нее. — Я только посмотрела на свет.
— Что в нем было написано?
Ее брови почти вплотную сошлись над переносицей:
— Господи! «Удачной поездки в Берлин» — только и всего.
— Вы знаете, зачем она собиралась в Берлин?
— Просто съездить для развлечения с Уффе. Они и раньше несколько раз туда ездили.
— Почему это было так уж важно — пожелать ей удачной поездки?
— Не знаю.
— Кто мог знать об этой поездке, Хелле? Мерета ведь жила очень замкнуто с Уффе, насколько мне известно.
Хелле пожала плечами:
— Может, кто–то оттуда, из Кристиансборга. Почем мне знать!
— Разве не проще было бы тогда написать по электронной почте?
— Ну не знаю я ничего!
По женщине было видно, что она запугана. Возможно, врет. Или просто легко приходит в волнение.
— Наверное, это было от коммуны, — попыталась она увильнуть.
