Когда Лиза проходила мимо, он бросил ей дружеский взгляд. В прежнем образе она нравилась ему больше, но все-таки Лиза остается Лизой с любым цветом волос.
«С нетерпением жду, когда мне можно будет перейти в ваш отдел», — просигналили ему из-за барьера ямочки на щеках Розы Кнудсен, глубокие, как Марианская впадина.
Карл не смог ответить ей тем же. Тем более что у него вообще не было ямочек на щеках.
В подвале его встретил Ассад, полностью готовый к работе: уже совершивший послеполуденную молитву, в куртке-ветровке и с кожаной папкой под мышкой.
— Мать убитых близнецов живет сейчас в Роскилле у старой подруги, — сообщил он. — Если поторопиться, туда можно доехать за полчаса. Но кроме того, только что позвонили из Хорнбэка. Там неважные новости.
Карлу тотчас же представилось парализованное тело долговязого Харди, вытянувшееся на кровати — лицом к Эресунну, а там множество парусников, что вышли в море, торопясь использовать последние деньки перед закрытием сезона.
— Что там случилось? — с недобрым предчувствием спросил Карл.
Прошел уже месяц с тех пор, как он последний раз навещал старого товарища.
— Они сказали, что он очень часто плачет. Несмотря на таблетки и всякое такое, все равно плачет.
Садовый домик в конце Фасанвей ничем не выделялся среди остальных. Надпись на медной табличке гласила: «Арнольд и Иветта Ларсен», под ней на картонке печатными буквами значилось «Марта Йоргенсен».
На пороге их встретила хрупкая очаровательная старушка, при виде которой растроганный Карл невольно расплылся в улыбке.
— Да, Марта живет у меня. Она переехала сюда после смерти ее мужа. Должна вам сказать, сегодня она неважно себя чувствует, — шепотом предупредила старушка, когда он вошел в коридор. — Доктор говорит, что у нее сейчас обострение.
Из комнаты в прихожую доносился кашель. Больная сидела в кресле у окна, заставленного горшками с пожухлыми комнатными растениями. Перед ней стояла целая батарея пузырьков с лекарствами, и вошедших она встретила настороженным взглядом запавших глаз.
— Кто вы такие? — спросила она, дрожащей рукой стряхивая пепел с тонкой сигары.
Ассад моментально сориентировался. Подойдя, он безошибочно нашел среди груды выцветших шерстяных пледов руку Марты, взяв ее в свою и произнес:
— Скажу только одно: то же самое было с моей матерью. Я понимаю, как вам нелегко.
Мать Карла на месте этой женщины сразу бы отдернула руку, но Марта Йоргенсен этого не сделала. «И откуда Ассад это знает?» — подумал Карл, стараясь сообразить, какую роль в этом сценарии следует исполнять ему.
— До прихода сиделки мы как раз успеем выпить по чашечке чаю, — с радушной улыбкой предложила Иветта.
Слушая объяснения Ассада по поводу их визита, Марта всплакнула. Гости успели дождаться чая и откушать печенья, прежде чем она справилась с собой настолько, что смогла говорить.
— Мой муж был полицейским, — произнесла она наконец.
— Да, фру Йоргенсен. Это мы знаем, — впервые подал голос Карл.
— Я получила копии дела от одного из его бывших сослуживцев.
— Вот как? От Класа Томасена?
— Нет, не от него. — Женщина закашлялась и глубоко затянулась сигарой, чтобы подавить приступ. — Мне передал их другой. Его звали Арне, но его уже нет в живых. Он собрал все документы, получилась целая папка.
— Вы дадите нам ее посмотреть, фру Йоргенсен?
Она схватилась за голову почти прозрачной рукой. Губы ее дрожали:
— Нет, дать ее вам я не могу. У меня ее больше нет. — Женщина умолкла и закрыла глаза. Очевидно, ее мучила головная боль. — Я не помню, кто брал ее у меня в последний раз. Ее просматривало несколько человек.
— Это не она? — Карл показал светло-зеленую папку.
— Нет, та была больше. — Марта покачала головой. — Серая и гораздо толще этой. В одной руке не удержишь.
— Может быть, есть какие-то другие материалы? Что-нибудь, чем вы могли бы с нами поделиться?
— Иветта, как по-твоему, им можно сказать? — Она кинула взгляд на подругу.
— Не знаю, стоит ли. Думаешь, надо?
Больная перевела взгляд на двойной портрет, стоявший на подоконнике между кувшином с водой и статуэткой Франциска Ассизского:
— Иветта, взгляни на них! Ну кому они навредили? — В голубых, глубоко посаженных глазах проступили слезы. — Мои детки! Неужели мы даже этого не можем для них сделать?
