Владеющий Своими Чувствами из Южного Предместья, гуляя на Шан-горе, увидел необыкновенно большое дерево: тысяча колесниц, запряженных четверкой коней, нашла бы приют под его тенью.
– Что за дерево! – воскликнул он. – Вот, должно быть, замечательный материал!
Он посмотрел вверх и увидел, что ветви дерева извилисты, корявы и не могут пойти на балки и перекладины; посмотрел вниз и увидел, что корни так разветвляются, что не могут служить ни для гроба, ни для саркофага. Лизнул лист – обжег и поранил себе язык; понюхал лист и на целых три дня обезумел, точно опьянел. И тогда Владеющий Своими Чувствами сказал:
– Поистине это дерево ни на что не годно, поэтому оно и выросло таким огромным. Ах! Ведь прозорливый человек не показывает, чем он полезен, так же как и это дерево!
На земле у рода Терновника в Сун хорошо принимаются орех, туя и шелковица. Вырастут они в одну-две пяди толщиной – их срубают, чтобы вытесать кол для привязи обезьян; вырастут в три-четыре пяди – их срубают, чтобы сделать балки в доме знатного; вырастут в семь-восемь пядей – их срубают, чтобы сколотить гроб для человека благородного или богатого купца. Вот такие деревья и умирают под топором и секирой прежде времени, не прожив отведенного им природой срока. Они гибнут потому, что полезны. Будь они бесполезны, их бы освободили так же, как запрещают приносить в жертву Реке быка с белым лбом, поросенка рылом кверху и человека, страдающего геморроем. В таких признаках колдуны и жрецы видят предвестье беды, прозорливые же люди находят в них предзнаменование великого счастья.
Подбородок Урода Шу касался пупка, плечи возвышались над макушкой, пучок волос на затылке торчал прямо в небеса. Внутренности теснились в верхней части тела, бедренные кости походили на ребра. Склонясь над иглой или стиркой, он зарабатывал достаточно, чтобы набить брюхо; провеивая и очищая зерно, мог прокормить десять человек.
Когда призывали воинов, среди них без опаски толкался этот калека. Когда объявляли общую повинность, его, всегда больного, не назначали на работу. Когда же производилась раздача немощным, он получал три чжуна зерна и десять вязанок хвороста. Если способен прокормиться и дожить до предельного срока тот, у кого искалечено тело, то тем более тот, у кого искалечена добродетель!
Когда Конфуций направлялся в Чу, чуский безумец Встречающий Колесницы прошел мимо его ворот и пропел:
О Феникс! О Феникс!
Прощай, добродетель!
Грядущее – в далях.
Прошедшее – где ты?
Есть Путь в Поднебесной —
Мудрейших творенье.
Пути не обрящем —
Мудрейший в сторонке.
Ужасное время —
Спасайся от казни!
Пушинкою счастье —
Держи – улетает!
Но тяжести горя
Как скинуть, не знаю!
Оставь, о Мудрейший!
К чему добродетель!
Опасно! Опасно!
Оставь за чертою!
О страшные тернии!
Сгиньте с дороги!
Мой путь так извилист.
Мне ноги не раньте!
Гора грабит сама себя деревьями. Масло сжигает само себя в светильнике. Корицу срубают оттого, что она съедобна. Лаковое дерево срубают оттого, что оно полезно. Все знают, как полезно быть полезным; но никто не знает, как полезно быть бесполезным.
Глава 5
Знак полноты свойств[36]
В Лу жил Ван Кляча, которому отрубили ногу за преступление. За ним следовало столько же учеников, сколько и за Конфуцием[37].
Чан Цзи спросил о нем у Конфуция:
– Что за человек Ван Кляча? Хотя у него отрублена нога, за ним следует, как и за вами, учитель, половина царства Лу. Он не поучает стоя, не ведет бесед сидя, но приходят к нему опустошенными, а возвращаются исполненными истины. Не существует ли воистину «учение без слов»[38], совершенствование разума без внешней формы?
– Он – мудрый человек, – ответил Конфуций. – Я, Цю, еще не успел побывать у него, но пойду учиться, тем более следует это сделать тем, кто хуже меня, Цю. И почему только в Лу? Поднебесную я, Цю, поведу у него учиться!
– Человеку за преступление отрубили ногу, а величают его Преждерожденным Ваном! Насколько же превосходит он обычных людей! Но как он этого добился? – спросил Чан Цзи.
– Как могуча жизнь, как могуча смерть, а они не в силах его изменить. Пусть обрушится небо, пусть опрокинется земля, и это не принесет ему утраты. В его знании нет пробелов, оно не меняется вместе с изменением вещей. Обозначая развитие вещей, он твердо придерживается их сущности.
