Каждый день я вижу себя в зеркале, и каждый день у меня разное лицо. Иногда, особенно после размышлений о смысле жизни, на нем возникает что-то вроде невидимой пленки, которая действует как кривое зеркало в комнате смеха. Лицо становится не моим. На нем появляется какая-то грусть вселенская. После хорошего секса, я давно это заметила, мое лицо излучает радость и счастье. Кожа становится как-то особенно гладкой и упругой, прямо светится. Вдруг из ниоткуда на ней появляется едва заметный румянец, с которым никакая косметика не сравнится. А глаза при этом излучают любовь и нежность. Такой я себе нравлюсь больше всего.
Придирчиво инспектирую лицо и остаюсь довольна собой. Нет, сегодня лицо не отражает великой радости, неземного счастья, безбрежной любви. Но оно выглядит свежим, как спелый персик. У наружных уголков глаз нет предательской сеточки. Под глазами нет предательской синевы. Я молода и красива! Я неотразима! И это будет всегда!
Встаю с банкетки и иду одеваться. Кофточку выбираю с таким старанием, словно сегодня мне не на работу, а в Кремль, где президент прикрепит на грудь какую-нибудь награду. Интересно, когда президент ордена на грудь женщинам вешает, он смущается или нет? Ильинский в «Гусарской балладе», когда медаль Голубкиной вешал, очень здорово это смущение обыграл. А как президент? Наверное, женщин предупреждают, какие кофточки и костюмы надевать, чтобы не поставить его в неловкое положение.
И тут вдруг сама собой мелькает мысль: а что же вы, Зоя Андреевна, про мужа не вспоминаете? Или вас не волнует, где он и что с ним? Неужели его затянувшееся отсутствие вас никак не задевает?
Да представляете, отвечаю сама себе, совершенно не колышет. Как только поняла, что мне делать дальше, так благоверный мой отошел на второй план.
На улице легкий морозец. Вчерашний снег, конечно же, полностью не убрали. Но зато добросовестно посыпали все той же гадостью, которая превращает его в коричневую кашу. Пока доехала в офис, полностью израсходовала жидкость в омывателе.
Приезжаю на работу в превосходном настроении. Петрович сметает с крыльца несуществующие пылинки. Червонец зарабатывает. Любопытно, все ему червонцы отстегивают? Или только я?
Вручаю старику честно заработанную монетку. Бывший старпом подводной лодки церемонно склоняет голову. Думал ли когда-нибудь офицер стратегического атомохода, с ядерными ракетами на борту, предназначенными для того, чтобы по приказу Родины нанести агрессору удар возмездия, что в старости будет радоваться невзрачным монеткам, которые суют ему в ладонь за прогиб? Вот уж кто «рад» развалу Советского Союза и торжеству капитализма на его осколках, так это он! И такие же, как он!
Бегу по коридору, оглашая его цокотом каблуков. Уже в приемной, сбрасывая с себя шубку, понимаю, что сегодня в моем появлении на работе что-то было не так, как всегда. И тут же догадываюсь: Илларионовна меня не встречала! Такого никогда еще не было. Уж не хватил ли старую вешалку кондратий?
Оно бы и неплохо. В фирме хотя бы одной лицемерной моралисткой стало меньше.
На столе благоухает свежая роза. Мой тайный обожатель жив! Вот только – кто он?
Уже заканчиваю раскладывать накопившиеся со вчерашнего дня документы по папкам, когда просыпается мобильник. Ну, Сема, если это опять ты, сейчас у меня услышишь пару ласковых! Нет, не Сема. А вовсе даже наоборот, мой любимый супруг.
– Зоенька! Здравствуй, родная! Ты меня извини, пожалуйста, за вчерашнее. Чего-то сломался я.
Голос у Васи виноватый. Как у нашкодившего ребенка. Наехать на него? Или не стоит?
– Да ладно! – милостиво утешаю любимого. – Чего уж там. Оклемался хоть? Сейчас-то ты где?
Дурак муженек будет, если скажет, что все еще у Леньки. Но Василий не подкачал.
– В машине сижу. На работу еду.
– У тебя же выхлоп сейчас, наверное, такой, что менты со всего города сбегутся.
– Я на алкотестере проверился. Все чисто.
– Все равно! Аккуратнее там. Когда дома будешь?
– Пока не знаю. Если все спокойно, приеду как обычно.
– Ладно. Пока тогда. Мне некогда.
– Целую, любимая.
Отключаю телефон и сижу в глубокой задумчивости. Чего это Вася передо мной мелким бесом рассыпается? Да, провинился. Да, нашкодил. Но ему же невдомек, что я про Лизку знаю. То есть он же уверен, что я ни о чем не догадываюсь. И вся его вина только в том, что нажрался и не приехал ночевать домой. При этом находился не черт знает где, а у лучшего друга ночевал. Который был немного получше и предупредил Васину женку, чтобы не печалилась. А жена лучшего друга еще и подтвердила: у нас твое сокровище. Спит.
