Бабушка Мелике никогда в жизни не бывала на Мингере и нисколько им не интересовалась. Неудивительно, что она назвала кварталы Арказа «деревнями». Но меня это очень расстроило, а прабабушка и прадедушка сначала даже не поняли, что она имеет в виду. Тогда бабушка пустилась в объяснения, обращаясь при этом и к отцу, и к матери на «вы».
– Вот спасибо, маленькая мингерка, постаралась! – улыбнулся доктор Нури. У него было морщинистое лицо и белоснежные волосы. Устроившись в кресле у окна, он глядел на Монблан. Иногда он оборачивался к нам, но по большей части, разговаривая, не шевелил головой, словно у него болела шея.
Наконец я собралась с духом и протянула королеве свой подарок. Держалась я скованно, словно несмелый дипломат. Пакизе-султан взяла протянутый конверт, отложила его в сторону, притянула меня к себе, расцеловала в обе щеки, усадила на колени и прижала к груди. Ей было восемьдесят лет, выглядела она слабой и хрупкой, но руки у нее были крепкие и сильные.
– А до меня очередь не дойдет? – осведомился чуть погодя доктор Нури.
Слезая с коленей королевы, я вдруг поняла, что забыла сделать то, о чем мне постоянно твердила мама: «Как только увидишь прадедушку и прабабушку, поцелуй им руки!» Однако и они как будто этого от меня не ожидали. У доктора Нури было такое морщинистое лицо и такие большие волосатые уши, что я, подходя к нему, вздрогнула, но вскоре, уютно устроившись на его коленях, успокоилась. Увидев это, бабушка Мелике оставила меня своим родителям и ушла. Передавая свои разговоры с королевой Пакизе и доктором Нури, которые мы вели в ту неделю, я не стану придерживаться хронологической последовательности. Расскажу так, как вспоминала их долгие годы, то есть разложив по темам.
Я. Разговаривая с прабабушкой и прадедушкой, я узнавала кое-что о себе. Довольна ли я своей жизнью? (Да!) Есть ли у меня друзья? (Да.) На каком языке я с ними разговариваю? (На турецком [правда] и [некоторое преувеличение] на мингерском.) Умею ли я плавать? (Да.) Как научилась фотографировать? (Папа научил.) А откуда у меня фотоаппарат? (Папа привез из Лондона.) Из ответа на этот и несколько последующих вопросов королева Пакизе и доктор Нури поняли, что я ни разу не бывала в Лондоне, хотя мой отец занимался там коммерцией и был отнюдь не беден, и немного помолчали. Догадывалась ли я раньше, что отец сбегает в Лондон от нас с мамой, и просто предпочитала об этом не думать или поняла это благодаря тому разговору?
Открытки и фотографии. Бо́льшую часть времени (за исключением того дня, когда доктору Нури вручали медаль) мы проводили, разглядывая фотографии и обсуждая их. Мы садились в изножье широкой кровати (меня усаживали посредине), я помещала себе на колени подушку, клала на нее открытку и свою фотографию, сделанную спустя пятьдесят семь лет, и мы начинали беседу. Королеве и премьер-министру нравилось вспоминать старый Арказ, глядя на панорамные фотографии, снятые с бывшего моста Хамидийе в направлении залива (Vue générale de la baie). Иногда кто-нибудь из нас спрашивал: «А вот это место вы помните?» – и указывал на какой-нибудь дом или мост. Они помнили всё, хотя память доктора Нури уже сильно ослабла. Скажем, я показывала большое здание на фотографии и говорила, что это Дом радио, а на следующий день он снова спрашивал, что это такое. За два дня я рассказала обо всех новых зданиях на моих снимках. Иногда большущая костлявая рука доктора Нури, вся в родинках и старческих пятнах на сморщенной сухой коже, казалась мне очень странной, даже страшной. И я крайне удивилась, когда однажды королева сказала мужу: «Посмотрите, большой палец у нашей мингерки в точности как ваш!» Но потом я и сама увидела сходство. Фотографии мы рассматривали каждый день, но не все время – иногда говорили и о чем-то другом. Когда мы изучили все снимки, королева повернулась ко мне и с превеликой учтивостью промолвила:
– Маленькая мингерка, мы очень благодарны вам за то, что вы привезли и показали нам эти фотографии. Мы тоже хотим сделать вам подарок, – и посмотрела на мужа.
– Он еще не готов, – отозвался тот.
