Если верить Решиту Экрему Адыгючу, самому занимательному и симпатичному автору популярных книг по истории Мингера, вся церемония, начиная с появления Пакизе-султан на первом этаже и заканчивая ее возвращением в свою комнату, продолжалась всего девять минут. В письме сестре Пакизе-султан уделила этим девяти минутам лишь одну страницу, поскольку не приняла «свадьбу» всерьез. Она вежливо поприветствовала свидетелей, шейха и имама мечети Слепого Мехмеда-паши кивком, во время церемонии стояла потупив взор, словно смущаясь, и произносила только те слова, которые требовалось произнести.
Обстоятельство, из-за которого свадьба выглядела странной, непристойной и неприемлемой, заключалось в том, что семидесятидвухлетний жених был на пятьдесят лет старше невесты. Кроме того, невеста считала жениха беспринципным авантюристом, который без зазрения совести использует ислам как инструмент в политической борьбе (что порой делал и ее дядя). Этот старик, который приказал казнить Сами-пашу, аптекаря Никифороса и других, чтобы укрепить свою власть и посеять в народе страх, вызывал у Пакизе-султан отвращение.
И все же, увидев шейха Хамдуллаха, она удивилась, что он выглядит еще более старым, дряхлым и «некрасивым», чем ей представлялось. Шейх улыбнулся ей и попробовал поймать ее взгляд, но Пакизе-султан отвела глаза. Затем они встали там, куда велели им фотографы (Ваньяс и его коллега из газеты «Хавадис-и Арката», которая превратилась в официальный печатный орган нового государства), и, сохраняя между собой некоторую дистанцию, позировали, пытаясь выглядеть как усталые, но счастливые новобрачные.
Перед ними стояли изящные столики, на которые надо было положить руки. Повинуясь шутливым просьбам фотографов, шейх Хамдуллах подвинулся чуть ближе к Пакизе-султан. Фотографам этого показалось мало, и тогда шейх положил свою руку на руку невесты, но сразу ее убрал. В письме сестре Хатидже Пакизе-султан написала, что этот жест показался ей чрезвычайно отталкивающим.
Все четыре газеты острова опубликовали свадебные фотографии на первых полосах (собственно, только ради этого и вышли их новые номера). Пакизе-султан даже не стала смотреть на снимки, так ей было стыдно. На следующий день после бракосочетания доктор Нури по-прежнему оставался в тюрьме, и она тихо плакала от гнева и отчаяния, думая, что с ней сыграли злую шутку. Может быть, ее бедному мужу вообще ни о чем не рассказали. Только бы никто не увидел ее слез! Писать письма не получалось. И еще ее очень расстраивала мысль о том, что и отец, возможно, увидит газеты.
Однако на следующий день над островом поднялось яркое солнце, а в гостевые покои Дома правительства вошел доктор Нури, и в самом деле помилованный шейхом. Он пребывал в отличном настроении и шутил как ни в чем не бывало. Они долго не выпускали друг друга из объятий, Пакизе-султан немного поплакала от счастья. Лицо ее мужа побледнело и осунулось, однако от чумы, охватившей всю крепость, он уберегся, потому что его никуда не выпускали из камеры-одиночки.
Супруги опустили жалюзи, разделись до нижнего белья, легли в постель и крепко прижались друг к другу. От усталости и волнения, в котором счастье смешивалось с пережитым страхом, доктора Нури охватила дрожь, но она скоро прошла. Весь остаток дня они провели в постели и тогда же впервые начали строить планы бегства с острова. Поскольку карантинные меры отменили, доктор Нури уже никому тут не был нужен. Что еще важнее, никто, по всей видимости, больше ими не интересовался – можно даже сказать, про них забыли. Государство рассы́палось, в Доме правительства не осталось никого, кроме нескольких выходцев из текке, верных Ниметуллаху-эфенди и шейху Хамдуллаху. Эти несколько человек отчаянно пытались удержать на плаву корабль, которым совершенно не умели управлять.
На следующий день не пришла горничная. Перед дверью положили две копченые рыбки и маленькую буханку хлеба. Этого оказалось слишком мало, чтобы наесться, и супруги почувствовали, что надолго их так не хватит. После полудня доктору Нури сообщили, что его ждет в своем кабинете премьер-министр. Новость показалась супругам обнадеживающей. Особенно оптимистично настроена была Пакизе-султан, поскольку она уже вернулась к своему письму и собиралась рассказать сестре о том, что пережил ее муж, пока сидел в тюрьме.
