Изучая содержимое папки Сами-паши, супруги убедились, что мингерская тайная полиция владела ответами на вопросы, о которых они никогда даже не задумывались, а если и задумывались, то ненадолго. Согласно докладам, в разное время полученным начальником Надзорного управления, где-то в горах действительно (то есть это была не легенда) жила группа детей, как турок, так и греков, которые лишились родных во время эпидемии, сбежали из города и отыскивали себе пропитание, ловя рыбу, собирая фрукты и съедобные травы. Однако где именно, в какой пещере или заброшенном поместье они нашли убежище, было неведомо.
Во время обыска холостяцкого дома в квартале Верхний Турунчлар, где укрывались люди Рамиза, был найден амулет, снятый Бонковским-пашой с шеи покойного отца Зейнеп, тюремщика Байрама-эфенди. Эта неопровержимая улика могла бы привести убийц главного санитарного инспектора на виселицу. (Известно, что в дни правления шейха Хамдуллаха члены шайки были то ли выпущены на свободу, то ли сбежали при попустительстве охраны.)
Из папки следовало, что аптекарь Никифорос был осведомителем Абдул-Хамида. Ему, как и начальнику Надзорного управления, приходили шифрованные телеграммы, поэтому осудили аптекаря за то, что он получал непосредственные указания из дворца Йылдыз, – хотя при османской власти этим, скорее, можно было бы гордиться. После провозглашения Свободы и Независимости такая деталь биографии, возможно, и не стала чем-то постыдным, однако могла быть использована против человека. С другой стороны, супруги пришли к выводу, что, хотя аптекарь Никифорос и не снабдил помощника повара крысиным ядом, именно он научил юношу, как, не привлекая внимания, добыть нужное количество мышьяка в других аптеках и зелейных лавках. Пакизе-султан была уверена, что эту идею подсказал Никифоросу Абдул-Хамид. (В чем аптекарь признался под пытками перед казнью, они не знали, и нам это тоже неизвестно.)
Другой, и совершенно неожиданной, виной аптекаря Никифороса было оскорбление мингерского флага; оно послужило отягчающим обстоятельством. На самом деле он был очень рад и горд, что имел прямое отношение к знамени, которым размахивал Командующий Камиль, объявляя всему миру о том, что на Мингере свершилась революция. Аптекарь захотел украсить свою витрину похожими на флаг рекламными полотнищами. Понятное дело, он вовсе не собирался, в противоположность тому, что писали доносчики, посмеяться над флагом, который сам же и придумал. Поскольку в то время от чумы умирало по сорок – пятьдесят человек в день, о незаконности, необоснованности и жестокости казни не говорил почти никто, разве что некоторые греки, в очередной раз пожалевшие о том, что не сбежали с острова до объявления карантина. Они были перепуганы и стали крепче прежнего запирать свои двери.
Еще до кончины Командующего начальник Надзорного управления полностью раскрыл все обстоятельства убийств, но не успел перейти к арестам, так как к власти пришел шейх Хамдуллах и сам Мазхар-эфенди попал за решетку. По его мнению, смутьяны, враги Сами-паши и противники карантина, то есть Рамиз и его люди, планировали разом отравить чуреками губернатора, начальника гарнизона, карантинных врачей и других высокопоставленных лиц, когда те съедутся в гарнизон. (Одно время яд собирались добавить и в кофе.) Доказать, что Абдул-Хамид одобрил эту дерзкую затею или знал о ней, представлялось невозможным, да и поверить в это было трудно; но, во всяком случае, аптекарь Никифорос, лучше всех знавший, где, в каких лавках Арказа торгуют мышьяком, время от времени отправлял султану телеграммы.
Когда Бонковский-паша, повинуясь внезапному порыву и невольно нарушив планы многих людей, улизнул от приставленных к нему охранников и полицейских в штатском, а потом попал в руки злоумышленников, это изменило ход событий и в каком-то смысле направило его в сторону революции. Если Абдул-Хамид и в самом деле хотел, чтобы его главного фармацевта убили, то желание это сбылось, и отпала всякая необходимость в осуществлении изначального замысла. Однако дерзкий и даже наглый план отравления чуреками был осуществлен, что стоило жизни доктору Илиасу.
