– В общем, вы уверены, что ваш дядя отправил Бонковского-пашу на Мингер специально затем, чтобы его здесь убили, но доказательств у вас нет.
– Мы уже столько дней спорим на эту тему! – терпеливо произнесла Пакизе-султан. – И пока смогли найти лишь одно разумное объяснение случившемуся: по неведомой нам причине мой дядя решил избавиться от Бонковского-паши; более того, уничтожить неугодного. Чиновники из Министерства двора посчитали, что лучше всего будет сделать это при помощи аптекаря Никифороса. Кто-то из них, может быть сам Тахсин-паша, знал – и напомнил султану – про ту давнюю дружбу Никифороса с Бонковским, когда они вместе создали Фармацевтическое общество для борьбы за модернизацию аптечного дела, а также про то, что Никифорос, в отличие от Бонковского, воспользовался пожалованной султаном привилегией и потому многим обязан Абдул-Хамиду. Такая уж работа у людей из Министерства двора – напоминать султану о слабостях и страхах его подданных. В папке Сами-паши мы с вами нашли и прочитали шифрованные телеграммы, полученные Никифоросом из Стамбула, и телеграммы из Стамбула и Измира, отправленные Бонковскому-паше. После революции Никифорос пытался сблизиться с Командующим под предлогом работы над словарем, сообщал ему мингерские названия трав, растений и лекарств – все для того, чтобы и его ввести в соблазн работать на Абдул-Хамида.
– Звучит убедительно, но это не более чем мнение Мазхара-эфенди.
– Все в этой папке – его мнения.
Оба они восхищались тем, с какой тщательностью Мазхар-эфенди составлял папку, как заводил для каждого события особую карточку и устанавливал его связи с другими событиями и карточками, записывая все это своим бисерным почерком, превращавшим бумагу в подобие кружев. Писал он подробные доклады и на другие темы, не связанные с убийствами, но имеющими отношение к делам нового мингерского государства. Зачем Сами-паша положил эти доклады в свою папку?
Об одном из эпизодов, которым Мазхар-эфенди уделил немалое внимание, они раньше и не знали. Почему будущий глава мингерского государства колагасы Камиль во время Взятия телеграфа стрелял по часам фирмы «Тета», висящим на стене почтамта? Была ли тут какая-то связь с названием фирмы? Не в том ли дело, что тета (Θ) – буква греческого алфавита? Или на уме у колагасы было какое-то слово, начинающееся на эту букву? В другом документе сообщалось о том, как вел себя колагасы на почтамте, когда относил туда письма Пакизе-султан, как читал расписание пароходов и рассматривал часы фирмы «Тета».
Пока супруги беседовали на эти темы, в городе ежедневно умирало около сорока человек. Несомненно, то были самые страшные, самые горькие дни в истории мингерской нации. У людей не осталось уже никакого доверия к государству, им уже не хотелось искать спасителя, за которым можно было бы пойти, позабыв о своих бедах. Пакизе-султан и доктор Нури поняли, до чего дурной оборот приняли дела, когда узнали о поимке и казни бывшего губернатора. Образ покачивающегося на виселице тела Сами-паши долгое время не шел у них из головы. На некоторое время они совсем перестали смеяться, очень мало говорили друг с другом и ничего не ели – так им было тоскливо. Доктору Нури очень хотелось своими глазами увидеть, что происходит в городе, как он изменился после отмены карантинных мер.
Через два дня они снова заметили у своего окна все ту же зловещую ворону и вскоре узнали, что на этот раз Ниметуллах-эфенди повесил аптекаря Никифороса.
– Теперь я любой ценой хочу вернуться в Стамбул! – сказала Пакизе-султан мужу. Потом бросилась ему на шею и заплакала. – Вы же понимаете, что очередь, наверное, за нами?
– Напротив, после всех этих жестокостей они испугаются реакции мирового общественного мнения, – убежденно ответил доктор Нури. – Ваши страхи и подозрения напрасны. Наоборот, с нами теперь будут обращаться лучше! Потому что другого выхода, кроме как снова ввести карантин, просто нет. – Это он сказал только для того, чтобы утешить супругу, а потом прибавил: – Не беспокойтесь, я узнаю у кого-нибудь, за что осудили и казнили аптекаря Никифороса.
