Так и сбылось то, что все эти годы являлось Сами-паше в кошмарных снах: сыновья и дочери убитых хаджи, заливаясь слезами, обвиняли его в их смерти. Были зачитаны найденные в папках Мазхара-эфенди (посаженного новым правительством в тюрьму) телеграммы, в которых Сами-паша требовал без всякого снисхождения обращаться с негодяями, угнавшими баржу.
«Ты же губернатор, большой человек, где же твоя совесть?!» – сказал, поднявшись с места, один седобородый старик.
Предъявили обвинения «тирану-губернатору» и отец с сыном из деревни Небилер, вожаки восстания, которых Сами-паша посадил в тюрьму. Пришли в суд, не побоявшись чумы, две дочери, два сына и двенадцать внуков одного из застреленных солдатами паломников. Видя, что весь этот судебный спектакль тщательно срежиссирован, Сами-паша испытывал страх и отчаяние. В какой-то момент он испугался, как бы тот хаджи, что пришел в суд с отцом, не накинулся на него с кулаками.
Новые правители мингерского государства, рассчитывавшие, что громкое дело вызовет интерес в Стамбуле и Европе, установили в зале суда кафедру для судьи, отвели особые места прокурору, адвокату, журналистам и публике, а еще сшили второпях для судейских мантии, зеленые, как знамя ислама, украсив их изображениями мингерских роз того же оттенка, что и на флаге нового государства. (К сожалению, эти уродливые мантии стали традиционным атрибутом мингерского судопроизводства. И по сей день, сто шестнадцать лет спустя, их гордо и с важностью носят все судейские, включая членов Конституционного и Верховного судов.)
Сами-паша попытался ответить на обвинения, начав свою речь так: «Да, в то время я был губернатором, однако…» – и объяснив далее, что не приказывал солдатам стрелять по паломникам, а о происшедшем узнал лишь несколько дней спустя. Увы, среди бесконечных обвинений, криков и рыданий присутствующим запомнились лишь слова «я был губернатором», воспринятые как признание ответственности и вины.
Другим обстоятельством, доводившим Сами-пашу до отчаяния во время этого весьма скоротечного судебного процесса, была невозможность отстаивать необходимость карантинных мер перед судом, находившимся в руках их ярых противников. «Достопочтенные хаджи были посажены на карантин не для того, чтобы удовлетворить вздорные требования великих держав, а с целью спасти мингерскую нацию от эпидемии!» – оправдывался бывший губернатор. Но это не помогло. Очень скоро все присутствующие, в том числе представители четырех выходящих в Арказе газет, окончательно уверились, что Сами-паша – преступник, приказавший убить ни в чем не повинных хаджи ради того лишь, чтобы европейцы не тревожили покой тирана Абдул-Хамида и не мешали ему предаваться праздным развлечениям во дворце Йылдыз.
На исходе второго часа Сами-паше объявили, что он приговаривается к смертной казни. Та часть его разума, что сохраняла способность логично мыслить, говорила, что такого решения следовало ожидать, но другая никак не могла поверить услышанному. Справа под желудком пульсировала боль, расползавшаяся по всему телу, словно под кожу вгоняли булавки.
Теперь, понял Сами-паша, его ждут бессонные ночи до самого исполнения приговора. На миг он испугался, что заплачет, но нет, в глазах не было ни слезинки, и никто ничего не заметил.
Сами-паша вспомнил, что вынесшего приговор «судью» он принял на работу три года назад, в желтый от солнца, прекрасный июньский день. За этого человека, уверяющего, что хорошо знает Коран и шариатское право, замолвил словечко хаджи Фехим-эфенди, влиятельный богач, поспособствовавший проводке новых телеграфных линий. Узнав, что кандидат на государственную службу часто заходит в текке Халифийе, губернатор подумал: «Хорошо. Значит, человек богобоязненный, мздоимством не будет заниматься». Теперь в его голове никак не укладывалось, что этот невзрачный, бесцветный чиновник приговорил его к смерти.
Судья заметил, что осужденный смотрит на него непонимающим взглядом, и подозвал его к своей кафедре.
– Ваше превосходительство, вы приговорены к смертной казни! – произнес он, едва ли не соболезнуя. – Ранее подобный приговор требовал утверждения в Стамбуле. А мягкосердечный султан Абдул-Хамид сначала тянул с решением, а потом заменял казнь пожизненным заключением или ссылкой, чтобы европейские послы его не донимали. Но теперь, когда Мингер стал независимым государством, приговор не будет отправлен в Стамбул на утверждение, и ждать помилования от Абдул-Хамида не имеет смысла.
