— Ничего похожего! — зашумели со всех сторон.
— Приехали по своему желанию.
— Кадам-ишан не хочет учиться, вот и выдумывает.
Бледное лицо Кадам-ишана залилось волной румянца.
— Я выдумываю? А что за обедом говорил Сыддык-мулла? Где он?
— Жалеешь, Кадам-ишан, что приехал на курсы? — серьезно спросил Атабаев.
— Не то, чтобы очень жалею, — растерянно пробормотал Кадам-ишан, — только желудок не принимает здешнюю пищу.
— Кормят свининой?
— Тьфу! Избави аллах от свинины, а все-таки иной раз берет сомнение.
— А ты помнишь, что написано в Саятли-Хемра? «Сомнения всегда преследуют жулика…»
— Разве запомнишь все, что читал смолоду? Не в этом дело: трудно привыкать к незнакомому месту.
— Выходит, ты не прочь вернуться назад?
— А что может быть лучше родного дома?
Атабаев подозвал Гусейнова.
— Купите Кадам-ишану билет, снарядите в дорогу и завтра же его — на поезд. И так поступайте со всеми, кто считает для себя унизительным служить народу или у кого окажутся дома неотложные дела. — Он круто повернулся к курсантам. — Не стесняйтесь, товарищи. Может кто-нибудь хочет быть спутником Кадам-ишана?
Все молчали. Атабаев видел, что Кадам-ишан подталкивает локтем соседа, но тот, делая вид, что ничего не замечает, бормотал:
— Мы рады, что попали сюда.
— Если гнать будете, не уйдем, — поддержал его чей-то голос.
Молодой парень ядовито заметил:
— Пусть уезжает один Кадам-ишан. Он за всех нас сумеет дома охаить новую власть.
Атабаев оглянулся и, не увидев ни одного стула, присел на подоконник.
— Дорогие товарищи, — начал он, — мне бы хотелось, чтобы вы поняли одну очень простую вещь. С помощью русских большевиков мы стали хозяевами своей страны. Безграмотные, темные люди — плохие хозяева,
И несмотря на то, что у Советской власти много неотложных нужд и еще очень мало средств, мы сочли необходимым в первую очередь в каждом ауле открыть школу. Мы должны торопиться. Если учить детей по Корану и по старым арабским книгам, пройдут годы прежде, чем они научатся читать и писать. А мы, повторяю, должны торопиться. Народ надеется на вас. Учитель — слуга народа. По-моему, нет большего счастья, чем служить своему народу. Я ведь тоже был учителем и жалею, что не могу сейчас снова вернуться в школу. Дети не забудут вас. Я и сам, если доведется побывать в Теджене, в ноги поклонюсь своему старому учителю. Думаю, что и вас полюбят дети. А дитя, как говорят мудрые, — сильнее шаха…
Аульные грамотеи, приученные к книжной витиеватости, заслушались простой речью Атабаева. Послышались голоса:
— Что верно, то верно.
— От души сказал.
— Надо нам и самим подумать, как учить по-новому.
— Ох, как много в самом близком будущем предстоит сделать нашим грамотным соотечественникам! — продолжал свои раздумья вслух Атабаев. — Это они излечат свой народ от трахомы и пендинки, навсегда прекратят набеги афганской саранчи, найдут нефть в недрах пустыни, научат пользоваться машинами на хлопковых полях. А там и воду, как верблюда на поводу, приведут в целинную степь. А там и ветер, и даже солнце заставят служить будущим поколениям… Будет у нас много электричества, товарищи!.. Только бы к весне открыть нам четыре школы. И тогда дело пойдет… Верно говорю, товарищи?
Все молча кивали седыми головами. И один — за всех — сочувственно поддержал туркмена-большевика:
— Мечта слепого — иметь два глаза,
Атабаев даже опешил, как будто он сам придумал сейчас мудрую поговорку, — так хорошо и к месту она прозвучала в этом обшарпанном офицерском клубе в толпе мусульманских священнослужителей, приехавших на удивительную переподготовку. Кайгысызу захотелось что-то еще сказать — о мудрости этой самой поговорки, и он сказал вещие слова:
— Придет время, и мы, туркмены, возвеличим наш родной язык. Какие хорошие книги напишем — сами о себе! Какие сложим сердечные, звучные стихи.
Когда Атабаев уходил, уже у порога его нагнал Кадам-ишан.
— У меня к тебе просьба, Кайгысыз-сердар.
— Говорите.
— Забудем мой разговор о родном доме. Не было разговора.
Веря, что сейчас ишан говорит от сердца, Атабаев всё-таки решил быть с ним построже.
— Человек должен держать свое слово.
