Заведующий курсами Ибрагим Гусейнов, знакомый Атабаеву еще по Ташкентской семинарии, смутился, увидев на пороге большого по новым временам начальника.
— Мне стыдно, Кайгысыз Сердарович! Ну, что поделаешь с этим охвостьем феодализма? Видите — творят намаз.
— Что за беда? Пусть творят, — небрежно ответил Атабаев.
— По-вашему, можно? — глаза Гусейна даже округлились от удивления.
— Изменить сознание людей, дорогой Ибрагим, немножко потруднее, чем выплеснуть из чайника старую заварку и засыпать новую. Вы согласны со мной?.. Нужны годы, нужна работа. Постарайтесь их воспитывать так, чтобы те, кто сегодня творит намаз, завтра посмеялись над собой.
— Какой из меня воспитатель.
— Однако сегодня под началом у вас вся завтрашняя туркменская школа.
— Это точно, только…
— Что же неточно?
— Они боятся есть в нашей столовой.
— Почему?
— Боятся, не свинину ли им варят…
Кайгысыз улыбнулся.
— О свинине и толковать нечего! Но даже говядину изгоните с кухни! Показывайте им перед обедов бараньи головы и ножки… На каждый день назначайте дежурного по кухне из их среды… И чтоб больше никто не спал на полу!
— Да откуда же взять кровати?!
— Об этом я позабочусь. Разве это курсы? Какая-то ночлежка! И как вы, человек, окончивший учительскую семинарию, можете такое терпеть?
Гусейнов развел руками.
— Революция, Кайгысыз Сердарович…
— Вот это верно! — снова улыбнувшись, Атабаев похлопал его по плечу.
Он прошел по комнатам. Бородатые и уже немолодые люди, одетые в длинные, до колен белые рубахи, белые штаны и пестрые халаты, бродили по дому, чувствуя себя очень неловко на положении учеников. Тут, в одной из комнат, и догнал Атабаева Мурад Агалиев, вызванный им из Теджена.
— Как тебе удалось мобилизовать всех тедженских грамотеев? — прищурясь, спросил Атабаев.
— Твоими методами.
Кайгысыз смутился, пробормотал:
— Вот уж никогда не задумывался над своими методами.
— Партизанщина, — тихо пояснил Мурад.
— Дошло про выборы арчинов в Комгуре? — также тихо спросил Атабаев.
— Про это не слышал, но люди в аулах знают твои привычки.
— И обижаются?
— Не очень. Верят в твою справедливость. Даже иной раз грозятся: работай на совесть, а то Атабаеву скажем…
Кайгысыз задумался, потом, полуобняв Мурада, спросил:
— Как по-твоему, часто я ошибаюсь?
— Вероятно, ошибаешься, но душой не кривишь,
— И то хорошо! — повеселев, сказал Атабаев.
Мураду показалось забавным простодушное беспокойство старшего друга, он пошутил:
— Валяй! Скачи на своем коньке, получишь много призов.
— Молод еще издеваться над старшими! — в тон Мураду ответил Атабаев.
Курсанты, узнав кто приехал, стали собираться вокруг него как птицы на кормежку, слышался шепот: «Это тот самый Атабаев!»
— Как живете, товарищи? — спросил Кайгысыз. — Чего не хватает?
— Неплохо! — послышались голоса.
— Привыкаете к занятиям?
— Эсен-мулла поневоле заставит привыкнуть, — шутливо отозвался сутуловатый кази с бородой, точно привязанной к лицу, как торба к лошадиной морде, — Эсен-мулла, как начнет объяснять, — что пуд состоит из сорока фунтов, а аршин из шестнадцати вершков, — у него самого борода взмокнет, и нас пот прошибает.
— Эсен-мулла… — Атабаев помнил этого старого учителя еще по Бахарденской школе… — И до сих пор он учит?
— Эсен-мулла преподает русский язык… Ну, заодно и арифметику, — сказал Гусейнов.
Атабаев понимал, что на курсах дело поставлено не блестяще. Но никого не пугало в те годы бытовое неустройство, Среди курсантов и дома не все спали на кроватях.
— Есть какие-нибудь вопросы? — спросил Атабаев.
Все промолчали, только вышел вперед бледный, кривой на один глаз мулла в зеленом халате.
— У меня вопрос: учиться тут собраны добровольно или по принуждению?
— Что хочешь сказать, ага?
— Я жду ответа на мой вопрос.
— Мы никого не отправляем в солдаты. Нет тут и тяжелых хошарных работ. Причем тут принуждение?
— Тогда почему в Теджене пишут, что, если не явишься в срок, пришлем за тобой милицию?
Атабаев покосился на Агалиева, но тот, будто ничего не слыша, поглядывал в окно, наблюдая, как с ветки на ветку перепархивают воробьи.
— Все получили такие письма, товарищи? — спросил Атабаев.
