Всем, кто находился в зале заседания, уже было ясно, что разговор идет о Махтумкули-хане. Этот вопрос, конечно, давно назрел, только никто из русских руководителей ревкома не решался его поставить. Дело заключалось в том, что в первые дни советизации, когда с местными кадрами было совсем худо, на помощь облревкому вызвался некто Махтумкули-хан. Кайгысыз знал, что этот древний старик в далекие времена был начальником Тедженского уезда, поговаривали, что он прославился у местного населения своей свирепостью, и годы его правления назывались в аулах «годами Махтумкули-хана». А теперь ему отвели один из лучших дворов в Асхабаде, чтобы он от имени Советской власти доводил до сведения населения новые законы и постановления, разъяснял их, как бы соединяя народ с Советами. Сидя на ковре, поджав под себя ноги, он поглаживал длинную черную, с яркой проседью бороду, потягивал зеленый чай, покуривал кальян и разбирался в делах своих посетителей: к нему шли со всякими житейскими распрями, и он рассуживал спорщиков не по-советски, а по своему усмотрению. Кайгысызу казалось, что как встарь запугивал тедженцев, так и теперь Махтумкули-хан распоряжался душами туркмен в Асхабаде.
Слушая резкий спор за столом ревкома, Паскуцкий понимал, что бывший царский наместник в Теджене пока что нужен. И, улыбнувшись, он решил замирить своих товарищей:
— Туркмены так и говорят: халат, скроенный по совету с друзьями, будет впору. По-моему, Константин Сергеевич понимает, что тут была только тактическая цель: временно воспользоваться авторитетом старого человека…
— По-моему, товарищи, такая политика ошибочна, — твердо возразил Атабаев.
— Ошибочна? — Бирюшов даже встал с места, так озадачил его смелый и слишком самостоятельный тон молодого, вчера еще безвестного работника.
— Повторю где угодно, — ошибочна! — не снижая голоса, подтвердил Атабаев.
Бирюшов молча перебирал бумаги и карандаши на своем столе, наконец спросил дрогнувшим голосом:
— Вы отдаете себе отчет в том, что говорите? Ведь этот вопрос согласован с ТуркЦИКом!
— Стоит ли горячиться? — спокойно возразил Атабаев. — Как всякий член партии, а тем более — ваш заместитель, я имею право высказать свое мнение. И, конечно, должен его аргументировать. А если я неправ, мне докажут, что я ошибаюсь. Мы обязаны выполнять решения ТуркЦИКа и Турксовнаркома, но также обязаны твердо стоять на своем, если видим, что нас направляют неверно. Мне кажется, что ТуркЦИК допускает в этом вопросе большую ошибку, и ошибка эта не случайна,
— Перегибаете! — громко крикнул Бирюшов.
— Нисколько!
— Сомнения подобного рода не приведут вас ни к чему хорошему!
— Я говорю не на базаре, а среди партийных товарищей. А свое мнение я уже сообщил в Турккомиссию.
Бирюшов сел за стол, уперся подбородком в ладони. Член ревкома Янсон спросил:
— Так в чем же ошибка ТуркЦИКа?
— В том, что желая подправить бровь, он выбивает глаз.
— Образно, но непонятно.
— Желая воспользоваться авторитетом Махтумкули-хана, мы только увеличиваем его престиж в глазах населения. Но действительный авторитет есть только у Красной Армии. Она его завоевала кровью. А мы по собственной доброй воле снова нацепляем на плечи Махтумкули царские погоны. Так сказать, украшаем кобеля жемчугами.
— Поразительная новость! — Янсон расхохотался. — Вы думаете — ТуркЦИК этого не понимает?
— А вы-то знаете, кто такой Махтумкули и какой у него авторитет?
— Конечно, знаю. Он сын Нурберды-хана.
— А еще что?
Все замолчали.
— Махтумкули-хан — маленький помещик с артезианскими колодцами между Кель-Ата и Бахарденом. Кроме десятка батраков, работающих на этих кяризах, о нем как следует никто не знает. Когда-то он был грозой Теджена, но об этом давно позабыли. А сейчас, — неужели вы не видите, — что сейчас жалобщики идут не в Совет, а к Махтумкули-хану? В народе говорят, что он вот-вот станет ханом над всеми туркменами. Еще год и сбросить Махтумкули-хана будет не легче, чем прогнать белых!
Наконец, в спор вмешался и Паскуцкий:
— Да, вопрос назрел. Видимо, придется…
Бирюшов явно растерялся.
— Что же мы скажем ТуркЦИКу? — спросил он,
