— Народ решит, и не то сделаешь!
— Давайте голосовать!
Подняв руку, Атабаев усмирил крикунов.
— Кто хочет, чтобы Токар Тахир-оглы стал председателем — поднимите руки!
Лес рук взвился в воздух. Голосовали даже закутанные до бровей женщины.
— Опустите, — скомандовал Кайгысыз. — Кто против? Нет. Кто воздержался? Нет. Токар-оглы выбран единогласно.
Громкие аплодисменты заглушили его голос.
Алесковский ударил Атабаева по плечу.
— Ну и партизан!
— Ты не печалься, что я партизан! Ты радуйся, какой нынче дружный Конгур.
Третий день подряд — в середине ноября 1919 года — заседал в Асхабаде облревком. В махорочном дыму тонули заросшие щетиной лица рабочих, солдат, которые пришли сюда из железнодорожного депо, из мастерских, с мельниц, из бронепоездов и теплушек За-каспийского фронта. Это были большевики, — чьими руками утверждалась в Закаспии власть Советов. Председатель ревкома — Бирюшов, члены ревкома — Паскуцкий, Янсон, Певзнер. Вместе с ними за столом Кай-гысыз Атабаев — его хорошо знали мервские большевики, с ним подружился на политработе в частях Красной Армии Николай Антонович Паскуцкий. Молодого коммуниста избрали заместителем председателя — высокий пост! Атабаев высился за столом, — подтянутый, тщательно выбритый, молчаливый.
Третий день обсуждался главный вопрос — о привлечении новых кадров советских и партийных работмиков из числа грамотных туркмен. Где же они, эти люди? Как без них разговаривать с народом?
Иногда Паскуцкий выходил в соседнюю комнату. Там стояли телефоны, там в углу сидел у военно-полевого аппарата телеграфист. И прямо с ленты Николай Антонович, над головой пожилого моряка, читал сообщения с фронта.
Дела шли хорошо, да только не так быстро, как хотелось бы.
Медленно, но верно, будто считая перегоны, белогвардейцы отступали, оставляя за собой станцию за станцией. Они уже перевалили за Кизыл-Арват. Уходя, разрушали железнодорожные пути, и Красная Армия должна была наносить фланговые удары, обходя противника по безводным пескам. В пустыне вода нужна не только людям, но и коням. Конь в пустыне — птица без крыльев. Только верблюд может с неделю под палящим солнцем обходиться без воды. К тому же и арбы увязали в песках. Для доставки патронов и хлеба войскам нужны были корабли пустыни — верблюды. Но их в истощенном разрухой краю осталось маловато.
А на освобожденной земле устанавливать советские порядки было не легче и, возвращаясь в прокуренный зал заседаний, Паскуцкий слушал третий день бесконечные прения. Сейчас один из русских товарищей предлагал подготовить обращение ко всем офицерам, служившим у белых, — прийти в советские учреждения, перестать скрываться, получить работу и трудиться не боясь, что их будут обвинять за прошлые ошибки.
— Кто ножом не грозит Советской власти, всех призвать!
— Даже полковника Ходжагельды Ходжамурадова?.. — спросил с усмешкой один из членов ревкома.
— Кто он такой?
— Где он сейчас?
Председатель ревкома разъяснил товарищам:
— Это бывший член Асхабадского белогвардейского правительства. По нашим сведениям ушел в Персию.
— Что мы знаем о нем?
— Увидим — узнаем… Товарищи, умные люди говорят: легче править арбой на горных кручах, чем управлять страной, не зная ни языка, ни обычаев.
При этих словах Бирюшова впервые встал со своего места Кайгысыз Атабаев. Три дня он молчал и все привыкли к этому.
— Скажите, товарищи, за что мы проливаем кровь на фронтах?
«Вопрос, как говорится, с шипами», — подумал Паскуцкий, но, зная характер Атабаева, промолчал. Бирюшов тоже опешил — такой вопрос мог задать только пришедший из аула пастух. А ведь новый товарищ — как будто просвещенный и культурный человек, к тому же политработник.
Однако надо быть вежливым с местным человеком, не обидеть, не оттолкнуть, и Бирюшов, искоса поглядев на Паскуцкого, мягко ответил своему новому заместителю:
— Вопрос детский и не хочется по-школьному отвечать на него. Выскажитесь пояснее, Константин Сергеевич.
— Я хочу понять; мы проливаем кровь солдатскую, чтобы навеки похоронить остатки феодализма или…
— Что или? — спросил Бирюшов.
— Или ради восстановления власти ханов?
